Отношение к Богу

Высоцкий, храня в себе генотип многих поколений предков-христиан, прекрасно понимал, что такое грех. И Бога в глубине души он, конечно, признавал. И вместе с тем, будучи человеком страстным и горячим, отличаясь максимализмом в отношении к жизни, ощущая по временам смерть и неотвратимость конца, он мучился и страдал от разрывавших его проблем. В потаенных глубинах его сердца, как и у большинства других людей, были перемешаны свет и тьма. Личные грехи то и дело омрачали настроение поэту, внушали мысль о том, что бесполезно уже что-то исправлять в этой жизни, что Бог никому ничего не простит и неминуемо отправит грешника в ад на вечные муки.

Конечно, автор данных строк не влезал в душу Высоцкого и не препарировал ее, но законы развития греха в человеке — одни и те же, и они хорошо известны каждому православному. Именно по этой причине я и говорю с большой степенью уверенности, что горькие переживания Высоцкого по поводу своих падений, несомненно, имели место. Наверняка он и неложно каялся в сердце своем, и проливал слезы как из-за собственных ошибок, так и из-за нанесенных ему обид. Просто он был сильный человек, и на публику свои страдания не выставлял. Вместе с этим он совершенно не выносил чужой боли — от нее он мучился и метался. Вид больного человека и тем более его кончины неизменно вызывали у него чувство глубочайшего потрясения. Прикровенно за этим стояли тревожное памятование им своей собственной неизбежной смерти и неготовность примириться с ней, признать неотвратимость земного конца.

Бог христиан есть Любовь. Однако жизненные суровые реалии, живая память о войне и крови, о страданиях и массовой гибели людей, наконец, впечатления от казни того же Пугачева, переживаемые на сцене всякий раз заново, мешали Высоцкому воспринять эту высшую реалию. Может быть, он путал Бога с людьми, которые зачастую ригористически и строго говорят от Его имени, но сами отнюдь не живут по Его заповедям? Так бывает.

В результате у поэта, возможно, возникла мысль о том, что рая ему уже не видать, ибо Бог «не простит» ему его грехов. От этого ощущения в сердце у человека, как правило, образуется обида и горечь, граничащие с отчаянием. Как же так, я мучаюсь, мне так плохо, столько искушений вокруг, сколько зла — как же в одиночку бороться со всем этим? Но я пытаюсь что-то делать, и на этом пути падаю, ошибаюсь, грешу. А ведь никто мне при этом не помогает, никто ничего не объясняет, и суть вещей остается для меня скрытой и нередко враждебной. Все это так ранит... В мире — сплошная жестокость и невиданная концентрация боли:

От алкоголя и особенно наркотиков расширяется сознание, человек как бы входит в другие измерения, и, вернувшись оттуда на «серую» землю, мучительно ощущает, что ему на ней тесно и пусто. Это также множит тоску и печаль. Причем и зелье, и наркопрепараты напрочь закрывают от человека пространство Бога, оставляя пути лишь в «черные дыры», на ристалище бесов, которые оказывают на своего гостя такой мозговой и душевный штурм, что человек после этого уже не принадлежит сам себе, его сознание ломается, трансформируется и перестает воспринимать всякое излучение Божественной благодати.

В конце жизни Высоцкого не раз посещал видимый только одному ему собеседник и досаждал поэту. О его появлениях говорил сам Высоцкий, с присущим ему юмором называя непрошенного гостя «чудаком», «экземплярчиком» и заявляя, что тот «порет ахинею». А какую ахинею мог нести бес? С теми, кто находится в наркотическом или алкогольном плену, у темного мира только один разговор — покончи жизнь самоубийством, выпрыгни из окна, перережь себе вены и т.д.

Однако Всеблагий Господь не допустил чтобы страшный визитер торжествовал — Высоцкий умер тяжелой, но своей смертью, хотя и безжалостно укоротил себе жизнь поистине варварским отношением к своему здоровью.

Вместе с тем Высоцкий был могучей личностью. После всех падений духовное сознание всегда, милостью Божией, возвращалось к нему. Но с каждым шагом в сторону отношение к Богу у него тотчас делалось отчужденным и настороженным.

«Не простит», «все кончено», «осудит и накажет», «будущее — беспросветно, впереди — вечные муки»... Эти и другие мысли создавали в поэте некую духовную замкнутость, внутренний пульсирующий надрыв, чувство безысходности и богооставленности.

И вместе с тем поэту не было чуждо таинственно-сладостное балансирование на краю бездны, дерзкое испытание долготерпения Божия. Это очень странное и поистине страшное состояние «аховости» души, когда человек страстно хочет свести счеты с жизнью, обостряет до предела те или иные ситуации, самочинно входит в сень смертную, впуская в себя ее ледяной холод, и тем самым ропщет на Бога.

Голоса демонов (ибо только они — злы) Высоцкий «путает» с ангельскими неслучайно: в настроении песни — фатальность, безнадежность, отчаяние и горькое торжество субъективной уверенности в отсутствии милости у Бога. Чувствуется и некая сладостная гордость-истома, ошибочно принимаемая поэтом за человеческое достоинство, попытка разговаривать с Богом на равных и одновременно — вынужденное, недобровольное смирение. Туг нет радости от грядущей встречи со Всевышним. Причина — сознание собственной греховности, понимание того, что все-таки не в гости мы идем на Небо, а для отчета во всех делах своих. Интуитивно ощущается и обида поэта за то, что никто его жутких страданий не видит, что все только осуждают и равнодушно отворачиваются. Все одинаково — как в раю, так и в земной юдоли... И Бога никто не видел, и в мире правит зло, и жизнь угасает, и наступает царство смерти с мириадами теней, бесцельно бродящими по Шеолу...

Господи, какое же счастье, что это не так и что Бог христиан есть Бог любви!.. И что впереди — жизнь, по сравнению с которой наше земное странствование — лишь слабый отблеск яркого дня, мутная поверхность зеркало с неясным отражением. «Не видело око, не слышало ухо и не всходил то на сердце человека, что приготовил Бог любящим Его». Так сказано в Писании. Так что проблема здесь — в одном. Надо уметь и хотеть любить Бога и ближнего... Вот тогда и будет желанное бессмертие и полнота жизни. Когда поэт 25 июля 1980 года отошел ко Господу, он, смею полагать, полностью смог сам убедиться в этом — с третьего по девятый день после смерти, когда, по учению Церкви, душа человеческая возносится ко Творцу для поклонения Ему, и ей показываются дивные и светлые красоты рая...

Между тем, в песне «О погибшем летчике» Владимир Высоцкий пишет о герое, который был сбит в бою и после этого взлетел в рай.

И что же? Опять все та же нерадостная картина:

Рай здесь — сухой, неприветливый. Этот образ — тоже явная проекция беспросветного окружающего мира на небо. Все — одно:

То же и в «Песне о воздушном бое». После того, как два друга-летчика, сбитые немецкими «мессерами», попадают в рай, они слышал обращенные к ним слова Архангела: «В раю будет туго». Далее летчики просят у Бога разрешения стать «истребителями». И тут же:

Это — знакомые отголоски переживаний Высоцкого, которому кажется порой, что Бог, прежде всего — Карающий Мститель и будет наказывать грешников, насылая на них истребителей-ангелов, дабы уничтожить неверный род людской. Чего-чего, мол, а истребителей в горнем мире предостаточно, знаем... И в качестве щита — не покаяние, а гордость в камуфляже «человеческого достоинства», ярко выраженная в нежелании «ползать на брюхе» перед кем бы то ни было.

Теперь о песне «Райские яблоки». В этом произведении рай вообще превращается в зону, над которой «Распятый висел», и где все вернулось на круги своя. Перед воротами «рая» — измученный этап на коленях, вокруг — колючая проволока, перед закрытыми воротами висит лагерная рельса (било). В «дивных райских садах», где растет «прорва бессемечных яблок» (они же «ледяные» и «мороженые»), сторожа стреляют без промаха в лоб всякому, кто пытается сорвать плод с древа. Ассоциация с яблоком, сорванным Евой, очевидна. Расплата — смерть. Где же любовь?..

Прориси ада и полной богооставленности сквозят из описания рая.

Поэт, тем не менее, коснулся здесь истины — она в любви. Именно любовь бессмертна. Она, по словам апостола Петра, «долготерпит, милосердствует (...), не завидует (...), не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит». Единственное «но»: эта любовь в песне у Высоцкого полностью воплощена в женщине, в человеке. Богу там места нет, потому что тот бог, которого описывает Высоцкий, не имеет никакого отношения к христианству. Ибо в этом боге нет любви к своему высочайшему творению — к человеку. Собственно, как сейчас стало известно, песня была написана поэтом под тяжким впечатлением от рассказов его старшего друга Вадима Туманова о жизни в лагерях, знакомых ему не понаслышке. Из-за этого образ «зоны» в «Райских яблоках» и преобладает... Она с трагической иронией и названа «раем»... Но есть ли какой-то другой его образ у поэта? Вопрос открытый.

Чудесным спасением герою песни видится только возвращение на прежнюю землю, туда, где его любят и ждут... И там — вновь ожить и познать человеческое счастье взаимной ласки... Но жизнь на земле дается только один раз. Но от нее, от этой искорки, загоревшейся и погасшей в момент времени, зависит все твое грядущее бессмертие. Мужественно соблюдай светлые Христовы заповеди в мире земного зла, борись за святость сердца — и ты познаешь Бога, который любит и тебя, и твою любимую совершенной и ни с чем не сравнимой любовью. И в этой полноте божественной любви ты найдешь величайшее успокоение, безмятежный мир, неизбывную радость и несказанное счастье, и всем там будет привольно — и тебе, и любимой, и твоим близким. Только верь и изо всех сил живи по вере твоей...

Так говорит Бог, в котором нет ни лукавства, ни равнодушия, ни тем более злобы. Он тихо ждет нас — и хочет, чтобы рано или поздно мы обязательно пришли к Нему.

Прошу прощения за проповедническое отступление.

«Что за дом притих...» — еще одна песня, где затронута религиозная атрибутика — иконы.

Герой песни, путник, заходит в некий дом, где хочет отдохнуть и набраться сил после того, как ему удалось спастись от преследовавших его волков («Во хмелю слегка лесом правил я...») Однако в доме — бедлам, кто-то стонет песню, кто-то, вороватый и придурочный, показывает ему из-под скатерти нож.

На поверку дом оказывается притоном, чумным бараком, местом погибели.

Отвечающий продолжает перечень темных дел обитателей дома:

«Испокону мы, — подытоживает собеседник герою песни, — в зле да в шепоте // Под иконами в черной копоти!» Судя по всему, это Россия. И советская, и дореволюционная. Она — такая. Дом у оврага, погруженный во мрак. Образа в ней — «перекошены» (в том смысле, что висят косо), на них — черная копоть... Все безрадостно. И герой хочет уехать в тот край, «где светло от лампад, // Где поют, а не стонут, // Где пол не покат».

В песне отразилось и тяжкое время семидесятых (советская рутина, беспросвет, безбожие, скрытность, пьянство, всеобщий идеологический обман, плохо маскируемая жестокость режима), и собственные душевные муки великого поэта. А может, все тот же беглый каторжник Хлопуша в его душе обличал действительность и страстно искал выхода из ее цепких оков...

Для фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» (1975) Владимир Высоцкий написал несколько замечательных баллад. За отдаленный образец он взял западные рок-баллады, но силой своего таланта преодолел их ограниченность (слова там неважны, главное в балладах такого рода — ритм, а содержание — довесок к грохоту ударных инструментов). У Высоцкого получились баллады-притчи, глубокие, верные, тонкие, точные. Написал он их от имени западного человека, с его прагматическим и атеистическим менталитетом.

От этого в одном из этих произведений, а именно в «Балладе о маленьком человеке» — налет скепсиса к Богу и к религии.

Упомянутое здесь чувство «обрыдлости» никак нельзя приписывать самому автору, хотя наверняка он, как актер, входил в роль «маленького человека» и глядел на мир его глазами. И все-таки это — художественный образ, отображающий современного европейца, вконец изверившегося и замкнувшегося на мертвящем душу меркантилизме.