Татьяна Талькова

Татьяна Талькова

Хроника трагического дня

Почему убийца Талькова так и не предан суду

Журналист: Максимилиан Волошин в стихотворении, написанном после смерти Николая Гумилёва и Александра Блока, сказал:

Тёмен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведёт
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот...

Находите ли Вы, что жребий русского поэта столь тёмен? Или же это некая закономерность?

И.Тальков: Мне кажется, что это некая закономерность. Проследив историю культуры, можно сделать такой вывод.

— Можно ли что-то в этом изменить? Прервётся ли эта роковая цепочка?

— Если изменится общество, то цепочка прервётся. Всё к этому шло. Не было бы революции, этого переворота, мы бы уже к этому пришли.

Фрагмент интервью, 1990.
* * *

Поначалу Игорь не собирался выступать в Питере. График его концертов и без того был напряжённым, перегруженным. 6 октября он должен был лететь в Сочи, на закрытие сезона в концертном зале «Фестивальный», дня на три-четыре. В ноябре предстояли сольные концерты в «Олимпийском», а это 30 тысяч зрителей, и для выступлений на таких площадках необходима была соответствующая аппаратура. На тот момент единственной фирмой, располагавшей качественной техникой, была фирма ЛИС'С; они ставили свет, звук и т.д. Я знала, что на поклон к Лисовскому Игорь никогда не пойдёт, видела, как он переживает, ища выход. А тут получилось так, что его очень настойчиво стали приглашать выступить на гала-концерте, который фирма устраивала в связи с открытием в Питере своего филиала. То есть там на административном уровне мог быть положительно решён вопрос об аппаратуре.

К тому же Петербург — самый любимый город Игоря, и ему не хотелось упускать возможность побывать там, посетить дорогие его сердцу места, где всё просто напоено историей, дышит «веком золотым Екатерины»... Игорь очень любил Петербург, одно время даже уговаривал меня переехать туда жить; нашу «трущобу» — хрущёвку меняли на очень приличную квартиру в центре города. Но так как всё-таки центр музыкальной жизни — в Москве, этот переезд не состоялся. А тогда, в октябре 91 г., погода там была просто замечательная: тепло, солнечно. Осень — любимое время года Игоря: золото куполов, золотая листва... Коллектив был обновлённый, и Игорю очень хотелось погулять между концертами, показать ребятам «свой» Петербург (в тот день предполагалось проведение двух — дневного и вечернего — концертов; трагедия произошла на первом, так что этот момент имеет довольно существенное значение). И вообще Игорь с уважением относился к питерской публике, ценя её вкус и взыскательность.

...За несколько дней до гибели Игорь вдруг произнёс, что и жить-то ему осталось всего ничего, вернее, он даже конкретизировал оставшийся ему жизненный срок: то ли две недели, то ли два месяца. Я всегда старалась оградить его от всяких «экстрасенсов»-предсказателей, зная его впечатлительность. Но ведь были и есть люди, занимающиеся этой сферой, так сказать, профессионально, делающие какие-то публикации. Например, совершенно случайно недавно я встретила человека, который сказал, что подходил к Игорю после концерта у Белого дома в августе 91 г.

Красная площадь (26.08.91)
Красная площадь. 26 августа 1991 г.

— Дело в том, — говорил он, — что есть такое понятие, как «маска смерти» у человека. — Я не могу объяснить, но я это вижу.

Так вот тогда он увидел её у Игоря, попытался было сказать ему, но Игорь отмахнулся, не стал слушать. Возможно, именно это он имел в виду, говоря о близости конца, возможно, что-то ещё, я не знаю, а может, просто предчувствовал. Я несколько напряглась, не придав этому особого значения. Мы ведь не хотим верить дурным предсказаниям, пока что-то не случилось... Это уже потом, вспоминая в мельчайших деталях обстоятельства последних дней, недель, я с некоторым мистическим трепетом осознала, что многое носило не совсем обычный, будничный характер.

Так, поздним вечером 4 октября Игорь приехал с очередного выступления; ужин, чай. А потом почти всю ночь, до рассвета мы с ним просто беседовали, лежали и говорили. Удивительно... Такое впечатление, что он тогда действительно прощался. Он вспомнил всех — родных, про каждого что-то сказал, вспомнил всех из группы, давая какие-то характеристики, комментируя. Напутствовал меня, о сыне говорил, даже любимого кота не забыл. Как завещание оставил, с чего бы?.. И при этом очень переживал, всё говорилось с болью, с сожалением. Причём говорил как-то отстранённо, как о том будущем, в котором его уже не будет рядом («тебя такие-то съедят»). Но тогда это воспринималось нормально; мы ведь часто разговаривали, какие-то откровения у него бывали...

Гжель (5.10.91)Встал он не поздно, хотя заснули фактически под утро. В тот день, 3-го числа, у Игоря было два выездных выступления: одно — по приглашению гаишников, где-то за городом, в военной части; а потом он съездил в Гжель на юбилейный вечер художественно-промышленного техникума. Работал он там один, без группы, пел под гитару, на которой, кстати, оборвалась струна... Получилось так, что это был его последний выход на сцену.

В отсутствие Игоря в доме раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос. Человек назвал себя и попросил передать мужу, что вопрос решён положительно, дано добро. «Он поймёт». Как выяснилось, незадолго до этого Игорь обращался в органы (то ли в МВД, то ли в КГБ) с просьбой предоставить ему профессионального охранника с правом ношения огнестрельного оружия, чтобы он постоянно был при группе. У нас с мужем были очень доверительные отношения, но, не желая меня волновать, конечно же, он не рассказывал о тех конфликтных ситуациях, что порой возникали в гастрольных поездках и участились с появлением в июне 91 г. нового директора коллектива Валерия Шляфмана (первая поездка с ним состоялась в июле). Конфликты вспыхивали то и дело, Шляфман провоцировал ребят, и Игорь невольно оказывался вовлечённым в разрешение подобных ситуаций, потому что он не из тех, кто будет отсиживаться и делать вид, что ничего не видит. Хотя в принципе каждый должен заниматься своим делом, и работа охранников как раз и заключалась в том, чтобы обеспечивать спокойствие коллектива во время гастрольного тура. Задиристость Шляфмана несколько настораживала: то ли в силу характера, то ли из желания подчеркнуть свою значительность, вызвать к себе уважение ребят, он, бывало, раззадорит всех и, как моська, спрячется за спину хозяина. А может, и не в характере было дело; возможно, и это скорее всего, он специально с этой целью и был внедрён в коллектив...

Опять же незадолго до трагедии Игорь уволил из группы человека, который одно время работал у нас водителем, был на подхвате, не чурался и работы носильщика (переносил аппаратуру), потом как-то стал быстро перемещаться на административную работу, со Шляфманом. Но, как в известной сказке, запросы его непомерно росли, и он стал претендовать на должностные полномочия, которым не соответствовал ни профессионально, ни по человеческим, моральным качествам. Произошёл разрыв, он был отстранён от работы в коллективе, что привело к угрозам с его стороны. Где-то числа 3-4 октября состоялся короткий телефонный разговор, во время которого Игорь был очень немногословен, тем не менее, прозвучало принципиальное: «Вы мне угрожаете? Хорошо. Объявляете войну? Я принимаю её. Посмотрим, кто выйдет победителем».

Всё это вселяло определённое беспокойство. Вообще же время было очень не простое. Что и говорить... Атмосфера в стране была очень напряжённая, накалённая; общественно-политическую жизнь лихорадило; постоянные волнения в разных точках, переворот, танки на улицах Москвы — это не предвещало ничего хорошего. Не известно было, кто завтра станет у власти в то смутное время...

Ещё зимой, по случаю, был приобретён газовый пистолет. Уезжая, Игорь никогда его с собой не брал, но настаивал, чтобы он был при мне, особенно когда я выходила по вечерам с Игорьком. Он всерьёз наставлял меня, чтобы я снимала его с предохранителя, входя в подъезд, держала бы руку в кармане наготове. Я относилась к этому с улыбкой. Но Игорь говорил, что если захотят сделать ему больно, то действовать будут именно через близких людей. Он приобрёл пульки: жёлтые и синие, какие-то слезоточивые, какие-то паралитические. Но, наверное, они уже тогда были просроченные, негодные.

Я представляю реакцию Игоря (я просто вижу это зрительно), когда в тот роковой день он выстрелил и у него, по словам Сани Барковского (телохранителя), в те несколько секунд на лице появилось выражение крайнего недоумения: действия, реакции никакой не последовало. Он-то наивно полагал, что после выстрела распылится волна и все присутствующие будут «отключены», а разобраться можно будет и потом.

Кстати, стрелять он не умел. Когда порой, гуляя, мы заходили в тир — раньше ведь они были везде, на каждой набережной, — у меня это получалось. А он всегда мазал и злился, как ребёнок: ну как это у меня, у женщины, получается, а у него... Потом он выяснил, что, прицеливаясь, зажмуривал не тот глаз и, естественно, происходило смещение. Но даже когда он это понял, всё равно ему не удавалось. Ну, не стрелок он был! Бывает же, что человеку что-то не свойственно; агрессии в нём не было... Нормы ГТО он бы никогда в жизни не сдал. (С последним утверждением можно и поспорить. — Прим.ред.)

Поведение Игоря вечером накануне отъезда было не совсем обычным: никакой спешки при сборах, никаких поцелуев на бегу. Он стал раньше собираться. Вдруг спросил, не хочу ли я поехать с ним, долго говорил с Игорьком, наказав, чтобы тот хорошо себя вёл, слушался маму. Попрощался с сыном, как со взрослым, за руку. Не забыл и с котом попрощаться. Как правило, я сама отвозила Игоря на вокзал или в аэропорт, но на этот раз за ним заехал Шляфман. По лестнице Игорь всегда сбегал. А тут — спускается, рука на перилах, и долго смотрит на наш этаж, пролёт этот маленький. Такое ощущение, будто запоминал. Вышла я на балкон, посмотрела вниз — всё махал рукой. Это было так нехарактерно для Игоря. Если б знать, остановить бы... Но тогда я этому не придала значения, только на следующий день это пронзительно вспомнилось...

На вокзал приехал минут за двадцать до отхода поезда. Все музыканты, которые когда-либо работали с Игорем, встречались с ним, знали, что он опаздывает всегда и везде. Поэтому тут просто овация была устроена, кто-то хохотал: «Игорь, этого не может быть! Как это Тальков спокойно идёт по перрону?!»

Билеты оказались в 13-й вагон, который перед Питером почему-то отцепляется от состава. Поезд задерживается, но... ненадолго. Технические неполадки устранены, и Игорь продолжает свой путь навстречу неотвратимому.

Я столько раз мысленно проживала вместе с самым дорогим мне человеком этот роковой день, собирая его по крупицам и деталям, выстраивая по часам и минутам вереницу событий, приведших к трагической развязке...

Раннее утро. На перроне Игоря встречает с камерой питерское телевидение:

— Мы рады приветствовать вас в Санкт-Петербурге, дорогой Игорь. А как вы, рады?

— Очень рад. Я почти что всю жизнь, наверное, ждал этой минуты, когда я выйду из поезда и окажусь не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге.

Потом пошли слухи, что, дескать, знали заранее и решили заснять. Но это вряд ли. Просто к тому времени он уже достиг определённых высот и интерес к нему был повышенный, а в Питере он был не такой уж частый гость. Его выступление в дни августовского путча на Дворцовой площади произвело сильное впечатление, хотя публика по-разному воспринимала его социальный блок, кто-то кричал, свистел. Вообще его или любили или ненавидели — среднего не было. Он это чувствовал и знал. На питерском телевидении решили сделать о нём передачу, как оказалось — последнюю. Шёл он по перрону, смущаясь, сонный (вся группа такая была), потому что часов до 4-5 утра просидели в купе, обсуждая планы на будущее.

Потом их поселили на дебаркадере «Алексей Сурков» — симпатичной гостинице на воде, вместе со всеми московскими музыкантами. Там же продолжились и телевизионные съёмки. Беседуя с Игорем, журналистка, как и все её коллеги в последние месяцы, не преминула Шляфман во время интервьюзадать вопрос и о всей этой шумихе о связях Игоря с обществом «Память». Пытаясь скрыть за улыбкой досаду от необходимости давать какие-то объяснения, отстаивая свою очевидную непричастность к каким-либо организациям и принципиальную позицию свободного художника (вот уж поистине «отравлены его последние мгновенья»), Игорь обращается к наиболее весомому, как ему кажется, аргументу — тому, что сидящий рядом с ним директор группы «Спасательный круг» Валерий Шляфман — еврей, что не мешает им понимать друг друга и работать вместе. Тут же, в некотором запале, называет Шляфмана своим «очень хорошим другом», что, конечно же, надо воспринимать в контексте ситуации. Вообще Игорь постоянно испытывал острую потребность в настоящем друге (достаточно послушать его песню «Чудак») и великодушно наделял этим определением, увы, не всегда достойных людей.

К началу дневного концерта Игорь уже был на площадке Дворца спорта «Юбилейный». Ребята с телевидения предложили ему съездить отсмотреть снятое в августе уже упоминавшееся выступление на Дворцовой. Вернулся он к 4 часам. Выход его планировался около 16:20; кстати, порядковый номер тоже оказался 13.

А там, ещё в его отсутствие, стал зарождаться конфликт.

МалаховКонцерт уже начался, кто-то выступал. Малахов в начале концерта подошёл к ведущему и сказал, что будет перестановка, надо поменять местами Талькова и Азизу, так как она якобы не успевает подготовиться к выходу. Хотя на тот момент Азиза уже была на площадке, сидела в кафе вместе с другими артистами, а Талькова действительно ещё не было. Ведущий ответил, что просьба Малахова вне его компетенции и необходимо обсудить этот вопрос с устроителями концерта. Через какое-то время Малахов вновь подошёл и стал говорить более настойчиво и угрожающе (дескать, «я тебе говорю, значит...»). А дело в том, что в связи с телевизионной съёмкой концерт был не «живой», а под фонограмму, и в аппаратной все фонограммы уже были заряжены в соответствии с очерёдностью выступлений. Ведущий стал объяснять Малахову, что это целый процесс и только организаторы концерта вправе решать такие вопросы, не говоря уже о том, что и с самим артистом надо договориться. Тем не менее, под напором Малахова ведущий передал администратору его требование и попросил выяснить, есть ли договорённость с Тальковым, чтобы не было неразберихи. Девушка-администратор зашла в гримёрную Игоря, в которой уже находились несколько человек из коллектива, и сказала костюмерше Маше Берковой: «Поторопитесь, там вас местами меняют, вам раньше выходить». Вскоре приехал с телевидения и сам Игорь, в очень хорошем расположении духа, сразу же стал рассказывать, какая замечательная съёмка, как ему понравилось. Маша его поторопила, объяснив ситуацию. Он совершенно спокойно это воспринял. Быстро стал одеваться, сказав между прочим: «Рубашку не будем, дай мне чёрную майку». Почему-то в этот день он оделся во всё чёрное. В принципе он был готов, надо было только куртку надеть и причесаться.

Периодически заглядывала девушка-администратор: «Ну как, всё нормально?»

АзизаАзиза, якобы не успевающая загримироваться и переодеться, всё ещё продолжала сидеть в кафе. Кстати, она и приехала уже в макияже, ей оставалось только платье надеть. И её уже почти уговорили идти своим номером. Администратор даже подошла к ведущему и сказала, что если вдруг пойдёт фонограмма Азизы, а она не успеет, будет артачиться, выйди и скажи, что Азиза на гастроли в Америку уехала.

Шляфман же, вернувшись с телевидения, решил сам узнать, кто выступает, сколько времени до выхода Игоря. И в этот момент ему кто-то сказал, что «вас поменяли местами».

— Как это? Кто это?

— Друг Азизы, представился её администратором.

И тут, казалось бы, уже отрегулированная ситуация с заменой очерёдности вновь возникает как повод для амбициозных разборок Шляфмана с Малаховым, возникает уже на более «взрывоопасном» уровне. Малахов в третий раз подходит к ведущему, угрозы его приобретают вполне конкретный характер: «Меняй местами, иначе пожалеешь!»

Шляфман тем временем возвращается в гримёрку, где Игорь был уже практически готов к выходу на сцену.

— Там какой-то Малахов тебя местами меняет. То есть сама подача информации была рассчитана на соответствующую реакцию Игоря:

— Да, а почему это? Иди выясни.

Шляфман отправляется на переговоры с Малаховым. Возвратившись через несколько минут (всё ведь очень быстро произошло), говорит, что Малахов называл его «Васьком», угрожал, представившись «дельцом теневой экономики», да и самого Талькова тоже «опустил» и т.д.

— Ну тогда иди и скажи, что я либо своим номером буду выступать, либо вообще не выйду.

Таким образом, конфликт стал приобретать откровенно принципиальный характер, и все разговоры о том, что Тальков якобы не захотел уступить своё, близкое к финалу и, стало быть, по неписаным законам шоу-бизнеса, более «престижное» место в концерте, — всё это абсурд. Так называемая «демократическая» пресса («Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Огонёк» и иже с ними) в первые же дни после трагедии тщилась представить произошедшее как «мужскую заваруху», «пьяную драку», столкновение амбиций двух «звёзд», не поделивших место в концерте. Не говоря уже о том, что попиралась элементарная этическая норма, принятая человечеством издревле: «De mortuis aut bene, aut nihil»,* преднамеренно производилась подтасовка фактов, манипулирование ими. Благо, проведенная судмедэкспертиза неопровержимо доказала, что Тальков в день гибели был абсолютно трезв (в крови не было обнаружено ни грамма алкоголя). Что же касается мнимой мотивации произошедшего, то происходила очевидная подмена понятий, повода и причины, то есть поверхностного и глубинного течений.

* «О мёртвых или хорошо или ничего» (лат.)

Для Игоря не имело никакого значения, когда выступать — в начале или в конце концерта. Он выходил с такой программой, которая разом концентрировала на нём внимание зрителей; и в определённом смысле для более полноценного восприятия аудиторией глубокого содержания его песен-пророчеств, песен-баллад он был заинтересован в выходе на сцену до того момента, когда зал настраивался на сугубо танцевальный лад. Игорь не претендовал на закрытие того концерта. Тем более что, как уже упоминалось, он очень хотел погулять по городу, и чем раньше он отработал бы своё первое выступление, тем больше времени осталось бы до его выхода в вечернем концерте.

Действия Шляфмана носили такой провокационный характер, что поверить в их непреднамеренность очень сложно, почти невозможно. Как типичный провокатор, он бегал от одного участника назревающего конфликта к другому, передавая, возможно, и в несколько утрированном виде, некие нелицеприятные выражения, разжигая и нагнетая ситуацию, в общем-то, на пустом месте.

Малахов с Азизой

Наконец Игорь сказал: «Зови сюда этого “дельца”, поговорим». В сущности, Талькову был брошен публичный вызов — наглый, дерзкий, хамский, возмутительный. Будучи человеком чести, с обострённым чувством собственного достоинства, он просто не мог его не принять. В известном смысле, пусть это не покажется нескромным, мотивация поведения Игоря в тот роковой для него день чётко вписывается в лермонтовскую формулу: «Погиб поэт, невольник чести...»

Кстати, Малахов первоначально отказывался идти в гримёрку, но Шляфман настоял.

16.15. Малахов в сопровождении Шляфмана заходит в гримёрную, начинает разговор в оскорбительных тонах, ведёт себя вызывающе. Игорь, естественно, не мог остаться хладнокровным в такой ситуации, стал, что называется, «заводиться». А это выражалось в том, что он начинал тише говорить, то есть это было состояние внутреннего накопления отрицательной энергии и выплеск мог произойти совершенно неожиданно.

Ребята это знали и, пытаясь «погасить» ситуацию, стали выводить Малахова из гримёрки. И в коридоре через несколько мгновений конфликт был практически исчерпан. Но тут опять же появляется Шляфман и бросает Малахову: «Ну что, обосрался драться?!»

Стоп! Получается, что он привёл раздражённого, разгорячённого Малахова в гримёрку Талькова, заведомо зная, что там конфликт может принять крайние формы, а именно — может произойти драка (а это, как минимум, компрометация Талькова)? Это он-то, администратор, который по долгу службы обязан был утрясать все подобные вопросы на своём уровне и ни в коем случае не выводить их решение на уровень «разборок» с артистом, да ещё за несколько минут до выхода на сцену. Когда идёт невидимый постороннему глазу процесс внутреннего сосредоточения и настроенности на предстоящее выступление. Это равносильно тому, как если бы пришли к актёру перед спектаклем и сказали: «Вы знаете, у вас только что мама умерла». Игорь продумывал каждое выступление от и до. Даже как выйти и что произнести: «Здравствуйте» или «Добрый вечер», вплоть до того, где сделать паузу, что между песнями сказать. Кстати, в тот день он хотел поздравить питерцев с возвращением городу его исторического названия (которое произошло буквально за месяц, 6 сентября)...

Если бы Малахов попытался один, без Шляфмана, пройти в гримёрку, его бы никто не пропустил, для этого у двери стояли два охранника, которые пропускали только своих и администрацию.

16.17. Итак, роковая фраза произнесена. Малахов достаёт пистолет. Как бы ожидавший именно этого момента, Шляфман вбегает в гримёрку: «Игорь, дай что-нибудь, он достал «пушку»,* — прекрасно зная, что на этот раз Игорь захватил с собой (впервые!) свой газовый пистолет. С какой стати он вдруг взял его в эту поездку? Возможно, именно Шляфман и науськивал его, утверждая, что так будет безопаснее. Я даже говорила, ну зачем ты его берёшь, сейчас-то вы едете на поезде, а оттуда в Сочи уж наверняка полетите самолетом. «Не переживай, что-нибудь придумаем». Такое впечатление, что он ехал в один конец...

* «Пушка» — револьвер системы «наган», заряженный, как позже выяснилось, тремя боевыми патронами.

Невозможно представить себе, чтобы Игорь отдал Шляфману пистолет, а сам стал бы отсиживаться в гримёрке, когда его ребята подвергаются опасности. «На его “пушку” у нас своя найдётся», — говорит Игорь и спокойно, не резко берёт сумку, извлекает оттуда пистолет, передёргивает затвор, распахивает дверь и тут же стреляет два-три раза. Как уже упоминалось, должного эффекта от выстрелов не последовало.

Малахов к тому времени уже стал убирать свой револьвер, но тут снова выхватил его. Телохранитель Саня Барковский навалился на него сзади; поспевают ещё двое ребят, стараясь вырвать пистолет, выкручивают ему руки. Чтобы как-то «обезвредить» Малахова, Игорь подбегает вплотную и пытается ударить его по голове рукояткой газового пистолета. Раздаются выстрелы уже из боевого оружия (позже были извлечены пули: одна из ящика из-под аппаратуры, другая ушла в пол). Показательно, что в этот момент не оказалось рядом никого из милицейской охраны Дворца спорта, а она в тот день была весьма многочисленная (что явствует и из видеоматериала, отснятого уже после рокового выстрела). Раздаётся ещё один, последний — третий выстрел. Пистолет у Малахова выбит. Игорь, выронив свой, пятится назад, прижав руки к груди, произносит: «Как больно!» — проходит в состоянии шока несколько шагов по подиуму по направлению к сцене и падает навзничь у большого зеркала...

Оружие оказывается у Шляфмана, который прячет его в бачок в туалетной комнате. Далее по цепочке: Эля Касимати (помощница Азизы), Азиза и... наган возвращается к его владельцу. Малахов, никем не замеченный, проходит через зрительный зал, сквозь ряды, оказавшись на улице, садится в машину и уезжает. Потом, с его слов, разбирает револьвер и выбрасывает его частями в воды Фонтанки и Мойки.

Маша Беркова[По рассказу костюмерши Марии Берковой, которая ссылается на свидетельство телохранителей, кульминационный эпизод выглядел так. У Малахова выбивают пистолет, который тут же подхватывает Шляфман. Отойдя назад, он кричит: «Всем стоять», и затем стреляет в Игоря. Потом, как известно, он прячет пистолет в (или на) туалетный бачок. — Прим.ред.]

16.37. Зафиксировано первое обращение в «скорую помощь».

Вызывающий: Алло, «Скорая». Дворец спорта «Юбилейный», здесь в человека стреляли. Служебный вход.

Диспетчер: Какой район?

Вызывающий: Петроградский.

Диспетчер: Адрес?

Вызывающий: Добролюбова, 18.

Диспетчер: Добролюбова, 18. Что это такое?

Вызывающий: Это Дворец спорта «Юбилейный».

Диспетчер: Дворец спорта «Юбилейный».

Вызывающий: Только быстрее, пожалуйста!

Диспетчер: Мужчина? Женщина?

Вызывающий: Мужчина там или женщина?!

Диспетчер: Вы кто?

Вызывающий: В Талькова! В Талькова, в Талькова!

Диспетчер: Телефон какой у вас? 238...

Вызывающий: ...40-09. Побыстрее, пожалуйста.

Диспетчер: Да не кричите. Добролюбова, 18?

Вызывающий: Да, служебный вход.

Диспетчер: Ждите врача.

Медсестра "Юбилейного"Директор программы посылает ведущего остановить концерт. Тот срывающимся голосом сообщает о случившемся и просит пройти за кулисы врачей, если такие есть в зале. Начальник медпункта «Юбилейного» врач Игорь Петушин был на концерте и, услышав объявление, поспешил за кулисы, где уже была медсестра. Ещё до приезда «скорой» они делают две инъекции: раствор кордиамина и кровоостанавливающее.

16.39. К месту происшествия выехали две машины: «штурмовая» (реанимационно-хирургическая) и вторая (с бригадой интенсивной терапии) — с І-й станции «скорой помощи».

В течение 4-5 минут последовало ещё шесть обращений из «Юбилейного». Учитывая повторные запросы, диспетчер станции связался в 16:51 с выехавшими машинами, чтобы выяснить их местонахождение. Машина с первой станции уже была на месте. Диспетчеру ответил водитель: «Врач у больного».

Тело подносят к машине16.53.Игоря вносят в машину. В истории болезни на этот момент записано: «Сердцебиение, дыхание, пульс отсутствуют. Зрачки максимально расширены». «Скорой помощи» запрещается брать мёртвых, но врач, видя возбуждённую толпу, плачущих ребят из группы и учитывая полный зал фанатов, решает отвезти раненого с диагнозом «клиническая смерть» в ближайшую больницу (на самом деле была уже биологическая смерть).

17.00. В больнице «скорой помощи» № 10 врачи подняли умершего в реанимацию, опять же по деонтологическим соображениям: чтобы отделить сопровождающих. Жизнь органов тела поддерживалась искусственным дыханием.

У Игоря оказалось огнестрельное пулевое слепое проникающее ранение грудной клетки с повреждением сердца, лёгкого, органов средостения, массивная, запредельная, острая кровопотеря. «С таким ранением не живут, несколько шагов и всё...» — сказали врачи. Он и сделал эти шаги — к сцене... «Если бы даже на месте был развёрнут операционный стол и была бы готова бригада в ожидании такого ранения, и то шансы были бы практически нулевые. По сути, Тальков был убит на месте...»

Спустя годы, в августе 1999, был опубликован материал, подготовленный по горячим следам сразу же после гибели Игоря, но тогда в печать он не пошёл. По словам журналиста, у него «поневоле сложилось тогда впечатление, будто кто-то таинственный, «негласный и властный», молниеносно «отреагировал» и наложил на эту весьма скользкую по тем временам тему непререкаемое табу» <Калашников А. Тайна гибели Талькова. // «Секретные материалы 20 века», № 10, август 1999>.

Позволю себе процитировать фрагмент этой публикации, в которой приводится мнение врача «скорой», прибывшей по вызову в «Юбилейный»:

Игорь Тальков был мёртв, необратимо мёртв ещё задолго до нашего прибытия в «Юбилейный». Даже если бы мы непосредственно по прибытии развернули на месте его гибели полномасштабный реанимационный комплекс из института Склифосовского, ничего поделать было бы уже нельзя, травма, несовместимая с жизнью, — медицинское понятие, не оставляющее никакой надежды ни реаниматорам, ни тем более пациенту...

— Откуда у вас такая уверенность?

— Из моей более чем солидной практики, обследования пострадавшего на месте, безуспешных попыток реанимирования, заключения судебно-медицинской экспертизы о причинах смерти.

— Значит, вы всё-таки пробовали реанимировать его?

— Как только мы прибыли в «Юбилейный» и осмотрели Талькова, я поняла, что для него всё кончено. Но вкруг бесновалась толпа, люди словно озверели, тыкали в нас кулаками и кричали: «Оживляй! Оживляй!» Скажи я им в ту минуту, что Игорь Тальков мёртв, и нас, наверное, разорвали бы в клочья...

— А что вы можете сказать о характере ранения?

— Никогда и нигде не стану утверждать ничего подобного, но сейчас скажу: на «случайный» выстрел это мало похоже, так... по-моему, могут стрелять только профессионалы. Можно выжить с пулей в сердце, но с пулей, перебившей важнейшие коронарные сосуды, питающие сердце, и вызвавший обширное внутреннее кровотечение с разрушением жизненно важных органов, — никогда.

— Вы хотите сказать...

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что стрелявший в Талькова случайно или не случайно с первого выстрела поразил его наповал, не оставив ни малейшего шанса! И ещё: до прибытия нашей бригады на призывы о помощи из зрительного зала к Талькову вышли двое молодых людей, представившихся врачами, и попытались сделать ему искусственное дыхание. Каждый первокурсник знает, что при открытой ране сердца категорически запрещается делать искусственное дыхание ритмичным массированием грудной клетки — из сердца выдавливается последняя кровь и оно перестаёт функционировать... Ну так вот, как только мы протиснулись сквозь толпу к Талькову, я склонилась над ним и сразу поняла, что у него довольно сильно повреждена грудная клетка, хотя молодые люди делали искусственное дыхание методом «рот в рот».

— То есть, выходит, эти неизвестные молодые люди незаметно сделали что-то вроде «контрольного выстрела», чтобы убедиться в смерти Талькова наверняка?

— Делать выводы — это ваше дело, я же излагаю голые факты.

Итак, якобы «случайным» выстрелом у певца был поражён и разрушен именно тот участок сердца, который восстановлению на живом организме практически не поддаётся. Смерть Талькова наступила сразу, однако добровольные «помощники», поднявшиеся из зала на крики о помощи, умудрились продавить Талькову грудную клетку, выдавив из сердца всю кровь, после чего бесследно исчезли в толпе... Ясно только одно: кто бы ни были убийцы, кто бы ни всадил пулю в известного и талантливого певца России в том далёком девяносто пёрвом, — это была первая хорошо продуманная и организованная акция нарождающегося российского беспредела, первая «честно отработанная» заказуха в полном смысле этого слова. (Насчёт формулировки «первая» протестуем! — Прим.ред.)

Мучительно хочу узнать, кто же в действительности стоял тогда за всем произошедшим; кем был написан сценарий и срежиссирована та трагедия, что стала личным горем не только для родных и близких Игоря, но и для многих тысяч его почитателей. То, что Азиза — подставная фигура, не вызывает никаких сомнений. Что же касается Малахова и Шляфмана, то создаётся впечатление, что они просто уже репетировали эту ситуацию. Иногда приходится слышать, что у заказных убийств, за которыми стоят спецслужбы, другой «почерк», что они не совершаются так прилюдно. Но ведь здесь, скорее всего, стояла задача не просто «убрать» неугодного человека, но и публично дискредитировать его, как бы развенчать его в общественном сознании: дескать, вы считаете Талькова таким святым, белая рубашка, крест, образ, воплощающий Русь на сцене, и — вот он, ваш кумир, недостойное поведение, драка на бытовой почве...

Но и тут Игорь оказался гораздо прозорливее; в одном интервью последнего года он говорит о времени конца 80-х: «Тогда со мной могли сделать всё, что угодно. Сейчас вряд ли, потому что страна меня знает. И если со мною что-то сделают, это будет то же самое, что с Цоем. Зачем им нужно ещё одного аполитичного автора поднимать на пьедестал? А смерть, убийство всегда поднимают человека на такую высоту. Его так долго помнят потом».

Чем больше времени проходит, тем больше я не верю в случайность: никого не задело, а Игоря убило наповал. Я понимаю, что пуля — дура, но все равно такое стечение обстоятельств поражает. Малахов на суде сказал Маше Берковой: «Если б вы знали, какая мразь этот Шляфман!» С какой стати, если он не знал его совсем? Почему Шляфман отдал пистолет, самую главную улику, по которой можно было бы сделать баллистическую экспертизу? Испугался отпечатков пальцев? Так быстро сообразил? Если человек не виноват, то, когда он видит смерть, я уверена, он не станет думать о таких вещах. Почему Малахова сразу же отпустили, поверив в его невиновность; почему Шляфмана просто подталкивали к отъезду в Израиль, чтобы завести дело в такой тупик? Мне говорил тогда же, по горячим следам, компетентный человек, что если бы обоих — и Малахова, и Шляфмана допросили бы на Петровке как следует, «поверь мне, и не такие раскалывались, просто это не надо было никому». Ни до чего не «докапывались»: были ли приобретены билеты на самолёт в Сочи, были ли они на руках у Шляфмана, если человек должен был улететь? Или они ехали в один конец? Это вопросы, которые не дают мне покоя, и ответы на которые я никогда не получу, наверное...

Кровь Игоря

Я не верю результатам вскрытия, не понимаю, почему при слепом ранении в грудь так много крови было под Игорем, со стороны спины. Я не исключаю и того, что выстрел был произведен кем-то третьим, что ранение носило другой характер, с более дальнего расстояния. По свидетельству очевидцев, кто-то постоянно мелькал у решёток (там ведь множество лестничных пролётов и дверей). Шляфман в тот момент, когда все вызывали «Скорую», набрал какой-то номер и произнёс два слова: «Тальков убит». Кому он звонил, зачем, перед кем как бы отчитывался о проделанной работе?

Валерий ЗубаревКакое доверие могут вызывать результаты этой хвалёной комплексной экспертизы, если в основу исчислений положены неверные исходные данные. Так, на пресс-конференции в Санкт-Петербурге весной 1992 следователь В.Зубарев, ведущий дело, отметил, что убийца был «примерно одного роста с Тальковым». Это при том, что рост Игоря 1 м 82 см, а рост Шляфмана — не выше 1 м 65 см. Комментарии, как говорится, излишни (существующая аудиозапись этой пресс-конференции не оставляет никаких сомнений в достоверности приведенной цитаты).

Я допускаю, что меня не должны были пустить в морг до вскрытия; но мне ведь и с делом не дают ознакомиться. Если в начале 90-х Петербургская прокуратура дала согласие на то, чтобы я ознакомилась с частью дела, то из Москвы пришёл категорический отказ. Не так давно предприняла ещё одну попытку получить разрешение, но говорят: «Перезвоните, конечно, постараемся, но...» Пока дело «приостановлено» (очень удобная формулировка!), даже потерпевшая сторона не имеет права ознакомления с ним. Но ведь в таком состоянии оно может находиться сколь угодно долго. Видимо, в этом заинтересованы какие-то очень высокие сферы. Игорь был настолько яркой, сильной, бескомпромиссной личностью, с такой чёткой и активно заявленной гражданской позицией, что он мог многим мешать, причём на самом серьёзном уровне. Приостановлено — до особых распоряжений? Может быть, власть в стране должна измениться, может, законодательство. Если в деле всё так чисто и просто, почему не дать с ним ознакомиться? В том-то и суть, что всё не так однозначно.

Надежда только на независимое журналистское расследование.

Прощание. Дворец молодежи (9.10.1991)

«Информация к размышлению»

По результатам комплексной (судебно-медицинской, баллистической, ситуационной) экспертизы, проведенной с 29/I по 7/IV-92, прокуратура Санкт-Петербурга пришла к выводу, что роковой выстрел мог быть произведен только Валерием Шляфманом. Заочно ему было предъявлено обвинение по статье № 106 УК РФ — убийство по неосторожности. Ещё в феврале 1992 он получил израильское гражданство и выехал на постоянное местожительство в Израиль. В связи с чем 6/VI-92 прокуратурой Санкт-Петербурга дело было приостановлено по статье № 195 часть I (подозреваемый скрылся от следственных органов).

Олег БлиновБыло бы по меньшей мере наивным полагать, что наша Генпрокуратура некомпетентна в вопросах международного права. Почему же, в таком случае, зная, что законодательство Израиля исключает возможность выдачи своих граждан правоохранительным органам других государств, Генпрокуратура РФ избрала наименее продуктивный и результативный путь во взаимоотношениях с израильской стороной в данном конкретном деле? Так, в сентябре 1992 состоялась поездка начальника следственной части прокуратуры Санкт-Петербурга О.Блинова* в Израиль с целью допросить Шляфмана в качестве подозреваемого в убийстве Игоря Талькова, поездка, не согласованная с правоохранительными органами Израиля и поэтому изначально обречённая на неуспех.

* Олег Владимирович Блинов, как сам он рассказал по телемосту из Петербурга во время телепередачи «Независимое расследование», показанной по НТВ 9 июля 2000, приступил к расследованию убийства Талькова только на следующий день, и то — по собственной инициативе. Сразу после убийства необходимые следственные действия проведены не были — заняться таким громким делом поручили какому-то следователю по дорожно-транспортным преступлениям. И ещё интересная деталь стала известна благодаря этой передаче. Оказывается, другому следователю по этому делу, Валерию Борисовичу Зубареву, неоднократно угрожали по телефону. Сначала сожительница Шляфмана, которую он затем нашёл благодаря своей милицейской сноровке, звонила ему в кабинет, говоря, что «если он будет ковыряться в этом деле, то они его замочат». А потом отец Шляфмана — уже из Израиля. (Прим.ред.)

В.Зубарев и МалаховВ.Зубарев и Шляфман
Следователь В.Зубарев проводит следственный эксперимент с Малаховым и Шляфманом
25 октября и 2 декабря 1991

Через сутки после того, как Блинов прибыл в Тель-Авив, заместитель Генерального прокурора России Евгений Лисов факсом направил в посольство России в Израиле письмо для министерства юстиции, в котором просил помочь Блинову провести следственные действия.

Нетрудно предположить, что, получив такое послание, в Минюсте Израиля испытали лёгкий шок. Было похоже, что российская сторона принимала Израиль, по меньшей мере, за государство, входящее в состав СНГ. Россия направляла ответственного сотрудника прокуратуры для допроса гражданина Израиля, словно речь шла всего-навсего о журналистском интервью. С точки зрения норм международного общения визит начальника следственной части без предварительной договорённости выглядел беспомощно и вызывающе.

Начальник отдела израильской полиции в Тель-Авиве и местный юрист объяснили представителю Генеральной прокуратуры, что израильское государство запрещает работникам правоохранительных органов других стран проводить какие-либо следственные действия на территории Израиля в отношении его граждан. Впрочем, точно такое же положение существует и в российском законодательстве; никто, кроме российских правоохранительных органов, не имеет права на территории России проводить следственные действия в отношении граждан России.

Полицейский и адвокат подобрали для Блинова статьи из местного законодательства о порядке получения разрешения на проведение следственных действий в Израиле (стало быть, это в принципе возможно. — Т.Т.).

Блинов оказался в унизительном положении школяра. Этого можно было избежать, если бы, прежде чем отправлять человека за рубеж со столь ответственным поручением, в Генеральной прокуратуре поинтересовались законодательством Израиля.

19 дней, которые Блинов провёл в Тель-Авиве, вылетели впустую. Хотя, впрочем, один положительный результат у спецмиссии всё-таки был: Блинов привёз выписки из Сборника законов Израиля.

Казалось бы, теперь, обладая некоторыми знаниями в области израильского законодательства, Генеральная прокуратура станет действовать более грамотно. Но этого почему-то не произошло. Спустя полгода после поездки Блинова в Тель-Авив тогдашний Генеральный прокурор Валентин Степанков через МИД России направляет в Минюст Израиля письмо, в котором просит уже не допросить ІІІляфмана и его родственников, а арестовать Шляфмана и выдать России для привлечения к уголовной ответственности.

Зная о том, что между нашими государствами не существует договора о взаимной выдаче преступников, Генеральный прокурор, тем не менее, настаивает на выдаче гражданина Израиля. Говоря другими словами, предлагает зарубежным коллегам преступить законы своей страны.

Ладно, допустим, Генеральный прокурор, желая непременно наказать зло, запамятовал, что при этом зло должно быть наказано в строгом соответствии с законом. Но чтобы убедить другое государство в том, что его гражданин совершил преступление, он обязан был приложить к письму доказательства вины Шляфмана. Протоколы допросов, акты экспертиз... Однако Степанков приложил к письму только два постановления: о привлечении Шляфмана в качестве обвиняемого и о заключении его под стражу. Думаю, получив такое письмо, израильтяне в очередной раз должны были испытать шок.

В ответ посольство Израиля в России вежливо сообщило Генеральной прокуратуре, что обращение об оказании правовой помощи передано в государственную прокуратуру, где этот запрос рассматривается. Разумеется, рассмотреть его в пользу России исходя из законов Израиля невозможно. А писать в ответе об очевидном коллеги, видимо, сочли нетактичным.

В мае 1995 уже и.о. Генерального прокурора Алексей Ильюшенко направляет письма государственному прокурору Израиля госпоже Дорис Бейниш с напоминанием: мол, хотелось бы получить официальный ответ. Но госпожа Дорис Бейниш вежливо промолчала.

За всё время общения Генеральной прокуратуры с правоохранительными органами Израиля российская сторона получила только один официальный ответ: о том, что просьба об оказании правовой помощи передана в государственную прокуратуру. Второй ответ передан устно в посольстве России. Представитель Мннюста сообщил, что, поскольку договора между Россией и Израилем о выдаче преступников нет, Шляфман не может быть выдан. Но подчеркнул, что Шляфман может быть предан суду в Израиле. Разумеется, при условии, если российская сторона представит доказательства его виновности и оплатит основную часть судебных издержек.

Зная и законодательство Израиля в отношении выдачи преступников, и точку зрения израильской стороны на возникшую проблему, российская сторона, тем не менее, продолжала действовать в избранном ею направлении с упорством робота, в котором забыли поменять программу. 18 мая 1995 Генеральная прокуратура направила письма в три адреса: премьер-министру В.Черномырдину, председателю Совета Федерации В.Шумейко и спикеру Государственной думы И.Рыбкину. В каждом из них высказывалась просьба как-то воздействовать на своих коллег в Израиле. В письме В.Черномырдину приложили проект письма за его подписью премьер-министру Израиля Ицхаку Рабину. Предполагалось, что на этом уровне всё же удастся обойти израильские законы...

Генеральная прокуратура при четырёх генеральных прокурорах завела себя в тупик, выйти из которого, сохранив лицо, увы, непросто. Став заложницей своих прежних решений, Генеральная прокуратура вынуждена следовать их логике. Понимая, что ей никогда не заполучить Шляфмана, она пустыми и бесполезными письмами во всевозможные инстанции поддерживает видимость своей активности...

Затянувшуюся проблему с преданием правосудию Шляфмана в Генеральной прокуратуре склонны объяснять главным образом тем, что между Израилем и Россией нет соглашения о взаимной правовой помощи. Это действительно серьёзное препятствие для нормальной работы. Но всё же оно не способно настолько затормозить расследование. Это становится очевидно, если сравнить дело об убийстве Талькова с нашумевшим делом Якубовского...

Сотрудники Генеральной прокуратуры отмечают, что по многим другим делам израильская сторона аккуратно выполняет просьбы российских правоохранительных органов. Вот только дело Талькова оказалось каким-то заколдованным.

Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду. — «Известия», 25.1.1996.

Между тем в мае 1997 в Израиле состоялось подписание межправительственного соглашения о совместной борьбе правоохранительных органов России и Израиля с организованной преступностью, которое, в частности, впервые предоставляло правовую основу для постановки вопроса о взаимной выдаче преступников <Газета «Иностранец», № 19 от 28.V-1997>.

В связи с этим Музей Игоря Талькова обратился с официальным письмом к полицейскому атташе Израиля в России господину Арону Талю с целью узнать, какие новые перспективы открывает подписание указанного соглашения в интересующем нас деле (письмо от 23/IV-97). Очень оперативно, уже 25/VI-97 был получен официальный ответ из Министерства юстиции Израиля за подписью директора департамента международного отдела госпожи Ирит Коган (копия письма отправлена главе департамента по правовым проблемам Министерства иностранных дел Израиля господину Эгуду Тинану), из которого следует, что Министерство юстиции Израиля готово сотрудничать с российскими правоохранительными органами в расследовании дела об убийстве Игоря Талькова и начать следственные действия в отношении В.Шляфмана в случае получения, в соответствии с международными правовыми нормами, так называемого следственного поручения. Как было уточнено в телефонном разговоре с генералом Ароном Талем, в таких случаях предусмотрен и конкретный срок начала подобных действий (1-1,5 месяца), в которых, кстати, допускалось и участие представителя российской Генпрокуратуры. Но при этом было отмечено, что вся информация, присылаемая российской стороной по данному делу, носит преимущественно «беллетристический» характер: «Нам пишут о какой-то певице, которая хотела выступать, не хотела выступать, — нас это не интересует. Нам нужны неопровержимые доказательства вины Шляфмана». Итак, согласно полученному ответу, за все годы, прошедшие с момента трагедии, подобного документа Министерство юстиции Израиля от Генеральной прокуратуры РФ не получало.

МИД России рекомендовал Генеральной прокуратуре рассмотреть возможность предать Шляфмана израильскому суду. Это был бы единственно приемлемый правовой путь завершения громкого и чрезмерно затянувшегося дела. Но Генеральная прокуратура не решилась на этот здравый шаг. Почему?

Возможно, потому, что закон предусматривает наказание человека по месту совершённого им преступления. Но специалисты убеждены, что это не может стать препятствием для завершения расследования и наказания преступника в суде Израиля. Была бы лишь заинтересованность российской стороны.

Вероятнее всего, истинная причина в другом. По мнению одного из бывших руководителей Генеральной прокуратуры, дело, если оно будет рассматриваться в израильском суде, может развалиться. Ведь револьвера, из которого якобы Шляфман выстрелил в Талькова, нет. Провести экспертизу на предмет самопроизвольного выстрела невозможно. Акты же остальных экспертиз могут не убедить израильский суд в виновности Шляфмана <Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду>.

Наконец в 1997 материалы комплексной экспертизы были переведены на английский язык и отправлены по официальным каналам в Минюст Израиля. «Если там сочтут предоставленные доказательства достаточно убедительными, Шляфмана будут судить в Израиле», — разъяснил тогдашний Генеральный прокурор Ю.Скуратов <И всё-таки: кто убил Талькова? — «Труд». 13.9.97>.

Таким образом, на этом наша Генпрокуратура сочла свою задачу выполненной окончательно и не проследила за дальнейшим ходом отосланных материалов и не поинтересовалась хотя бы, приняло ли Министерство юстиции Израиля их к официальному рассмотрению, и если нет, что ещё для этого необходимо.

Нарочитая беспомощность Генеральной прокуратуры в попытке провести следственные действия со Шляфманом породила среди прочих версию, что Малахов — ценный агент МВД. Именно поэтому так странно исчез с места преступления револьвер, именно по этой причине, когда все подозрения в убийстве падали на Малахова и версия о причастности Шляфмана ещё не возникала, его, тем не менее, выпустили из-под стражи. За незаконное приобретение и ношение огнестрельного оружия и боеприпасов суд приговорил Малахова к двум с половиной годам лишения свободы условно. И это тоже трактуется однозначно: в аналогичной ситуации (оружие Малаховым всё-таки применялось!) другого кого-нибудь наказали бы куда более строго.

Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду.

И последнее: если абстрагироваться от всей этой многолетней волокиты, связанной с отъездом Шляфмана, по инкриминируемой ему статье — непредумышленное убийство — в соответствии с российским законодательством предусмотрено максимальное наказание — лишение свободы сроком до трёх лет или год исправительных работ...

Однажды в 1983, когда Игорь с другими музыкантами летел в самолете на очередные гастроли, кто-то из ребят с испугом говорил об авиакатастрофах. На что Игорь произнёс: «Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну. Меня убьют чуть позже, при большом стечении народа, и убийцу не найдут».

Напророчил... Ушёл «таинственным гонцом», унеся с собой и тайну своего ухода. Существует мнение, что мы умираем той смертью, которую сами себе выбрали. Говорят также, что Талькова погубила «мыслеформа»: столько людей, знакомых и незнакомых, поражаясь его смелости, предрекало, что его убьют, не дадут долго петь... Знаю, что на высшем, Божественном уровне всё закономерно, но... Господь не часто посылает на нашу грешную землю таких гениев, как Игорь. И, наверное, мы так погрязли в дебрях бездуховности, что его светлая душа была отозвана в «высшие миры» до срока, пронзительно рано, на самом взлёте. Думаю, что миссия Игоря, как и большинства русских поэтов, осталась недовыполненной. И всё же

Они не умирают, а уходят,
На память нам оставив жизнь свою...

Вечная память тебе, ИГОРЬ!

Использованы кадры из передачи НТВ «Независимое расследование» от 9 июля 2000 г.

© Т.Талькова, 2002.

Мне хотелось бы остаться не только в песнях...

Игорь Тальков— Первый вопрос, который я себе задал, это было очень давно, лет в 13: «Кто я? Почему я родился на этой земле? Что такое смерть? Почему, если мы умираем навсегда и никогда больше не будем жить, к чему тогда эта жизнь? Почему нас учат добру и делать только добро, когда всё равно мы превращаемся в прах?» И то, что нам пишут в книгах, что человек продолжает жить в своих детях, человек продолжает жить в своих красивых делах, всё это блеф. Человек в это не может поверить, потому что он так устроен. Он хочет жить...

— Вам чуточку повезло, Вы можете оставить себя в песнях.

— Да, но мне хотелось бы остаться не только в песнях,

А... ЖИТЬ...
Фрагмент интервью Сочинскому телевидению,
июль 1991.
Вернуться