«Примерный мальчик»
«Примерный мальчик»
...«Обманутость» моего поколения проявлялась, в частности, в том, что я могла сомневаться в советской власти в целом, но в Ленина верила всегда. Это уже потом сыновья раскрыли мне глаза на то, что если бы не Ленин, то, может быть, с нашей Родиной и не произошло бы того, за что мы теперь расплачиваемся. В Ленина верил и мой муж, и детям мы внушали, что, если был бы жив Ленин, всё было бы совсем по-другому. Игорь в детстве свято верил в грядущий коммунизм, и мы старались не разрушать этой веры. В то время главой государства был Брежнев, а все помнят, что он собой представлял, особенно в последние годы; тошно было смотреть на его увешанную наградами грудь. Люди стали уже анекдоты про него сочинять, и иногда эти анекдоты рассказывались у нас дома при детях. Я в то время уже начала понемногу готовить ребят к жизни, чтобы у них не было особой эйфории по поводу происходящего в стране. И вот, иногда ругаешь правительство и видишь, что Игорю это очень не нравится. Однажды я прямо ему сказала:
— Игорь, да не верь ты тому, что говорит Брежнев!
Он ужасно возмутился, ведь тогда Игорь был комсомолец да ещё ретивый такой:
— Мама, если ты ещё раз тронешь Брежнева, я убегу из дома!
— Игорь, да ты посмотри, как люди живут вокруг тебя! Ты видишь, как мы живём, а ведь отец с утра до ночи работает на бетонном заводе, плиты для домов делает, а мы столько лет в бараке жили. Я сижу в компрессорной, уже оглохла от шума. А какую мизерную зарплату мы с отцом получаем?!
Но Игорь свято верил в ленинский идеал. Он даже написал стихотворение «Берегите время». Это стихотворение нужно пояснить особо. Дело в том, что Игорь в юности постоянно боролся со своей ленью. Я-то всегда считала, что он мальчик трудолюбивый, послушный, и только он один знал, каких усилий это ему стоило. Игорь никому не говорил об этом, но в стихах всё-таки проговаривается:
Книгами завален с головы до ног, С тряпкой холоднящей на челе, Я сижу, заполучив урок За бесцельно прожитое время. Хрипловатым голосом с книжных строк Укоризненно мне говорит Есенин: «Ну, так как учёба, Игорёк? Видел бы тебя товарищ Ленин...» «Не жалею, не зову, не плачу...» — говорю. Что ж теперь поделаешь, Серёга, Вот сейчас литературку просмотрю. А потом ещё билетов 100 останется... Немного... Маяковский басом оглушил: «Скидывай с себя, бездельник, бремя лени!» А потом, подумав, заключил: «Видел бы тебя товарищ Ленин...» Вдруг раздался мягкий тенорок, Чистый, тихий, лёгкий и сердечный, Предстоит печальный диалог... Ох, зачем я был такой беспечный! Но без суеты и резких слов Убедил меня великий гений. В заключение сказал: «Вот так, Тальков, В ваше время нет приюта лени». Тронутый словами Ильича, Я поклялся впредь ценить минуты. И почувствовал, как плача и ворча, Погибает лень во мне со злобой лютой. Люди! К счастью своему, узнав, Что такое лени бремя, Я прошу вас, лени бой задав, Берегите! Берегите! Берегите Время! |
Можно представить себе, каким болезненным был для Игоря процесс осознания ложности тех идеалов, которыми была овеяна его юность, и тем мучительнее был поиск новых ориентиров в жизни и ожесточённее его протест против тех, по вине которых «когда-то могущественная Российская империя превратилась в сырьевой придаток развитых капиталистических стран» (фрагмент из спектакля-обличения «Суд») и выбилась из естественного хода своего развития... Но всё это будет потом, после армии, а пока наивная юношеская распахнутость навстречу жизни, вера в незыблемость тех представлений, что почерпнуты в школьные годы, сказываются и в стихотворении, посвящённом окончанию десятилетки. Кстати, оно же обнаруживает и тонкую лирическую струну, которая так пронзительно звучала в поэзии Игоря до его последних дней, как-то удивительно, неповторимо сопрягаясь с острой социальностью и гражданственностью его творчества:
Вот и всё, друзья, десять школьных лет незаметно пролетели: решая, говоря, в учебники смотря, мы заметно повзрослели. Стоим пред отчизною мы, полные знаний, стремленьем горя, стремленьем горя. И новых открытий, больших испытаний нам сулит земля. Хочется сказать родным учителям за всё огромное спасибо: за теплоту их слов, за всё, что дали нам, за их не по годам седины, за то, что учили с бедой нас бороться, всегда побеждать, всегда побеждать. За то, что ругали и тут же прощали, как добрая мать. Прощай же, школьный двор и наш любимый класс, вовек тебя мы не забудем, за то, что согревал зимой холодной нас, за то, что ты нас вывел в люди. Прощайте, окошки, дощечки и парты, и актовый зал, и актовый зал. Прощайте, порожки, линейки и маты, прощай, наш журнал. (VІ-1974) |
На конкурсе «Алло, мы ищем таланты»
В 1970 году, когда Игорю было около четырнадцати лет, он закончил музыкальную школу. Ему хотелось попасть на телевидение на передачу «Алло, мы ищем таланты». Сказано — сделано, он своего добился. Слушал, смотрел. Я уже упоминала о том, что неудачная попытка стать профессиональным хоккеистом отбила у Игоря охоту всерьёз заниматься спортом. После этого случая все его интересы сосредоточились на музыке, а именно — рок-музыке. Заявил вдруг: «Я буду петь!» Ребята и до этого увлекались музыкой. У них было много пластинок: особенно любили «Битлз», «Аббу», «Весёлых ребят» и других. В день Володиного восемнадцатилетия мы с отцом подарили ему магнитофон. Вышло это совершенно случайно. Отец упал на работе и сломал правую руку. На выплаченную страховку и приобрели магнитолу «Фиалка». Ребята стали записывать кассеты, и вот тогда Игорь вдруг заявил:
— Я буду петь! Вова смеялся:
— Чем же ты будешь петь?
У Игоря был хриплый голос — сорвал в детстве. Но надо знать Игоря. Он занялся голосом очень серьёзно. От кого-то он услышал о московском враче Стрельниковой, которая поставила голоса многим артистам. Игорь узнал её адрес и добился аудиенции. Она его осмотрела и заключила:
— Твоё горлышко надо лечить, у тебя хронический ларингит!
Но окончательно излечиться от этой болезни Игорю так и не удалось, потому что он не давал покоя своему горлу: всегда спешил, как будто чувствовал близкий конец. Лечиться было некогда, разве что пополоскает горло, когда болезнь совсем доймёт, а так всё время с больным горлом работал. После двух-трёх концертов вечером был просто ужас: он хрипел, не мог говорить. Но тогда Стрельникова ему очень помогла. Игорь занимался с ней непосредственно, а для дома она продиктовала специальную дыхательную гимнастику. Игорь даже отца увлёк. Владимир Максимович, на него глядя, тоже стал заниматься. Они делали руками такие движения, будто боксировали, и при этом в такт выдыхали. Потом Игорь исполнял специальные рулады. Надо было очень любить и понимать его, чтобы выслушивать и терпеть все эти его упражнения. Но он добился своего, разработал голос! Из того сипа, который у него был раньше, пробился-таки голос, хотя и с хрипотцой. А со временем он так разработал голос, что мог взять и высокую, и низкую ноты. Я была поражена! Как можно из ничего, только за счёт колоссального труда, упорства, упрямства разработать голос! Сказал: «Буду петь!» Всё. Он это сделал. Вова поначалу смеялся, а потом вынужден был признать, что был не прав.
Я уже говорила, что у нас в семье часто звучала музыка. Собиралась компания — обязательно пели. А когда Игорь видел рояль, то загорался весь. После школы он сразу делал уроки, такая была у него привычка, не оставлять «на потом». Я ему иногда предлагала:
— Игорёша, иди на улицу побегай. Немного развеешься.
— Нет, мамочка, пока не сделаю уроки, никуда не пойду. Сразу делал все уроки, а потом говорил:
— Теперь я свободен до вечера.
После этого он шёл во двор гулять. Но иногда просил:
— Мама, а можно я пойду в школу и поиграю на пианино?
Я в школе в своё время тоже «играла» на пианино. Пробегала по клавишам. Думаю, пусть пойдёт побренчит.
И Игорь довольно часто стал уходить в школу играть на фортепиано, но никогда не хвалился, что уже чему-то научился. Он уже закончил школу, а мы и не знали, что он умеет играть.
Сразу после школы у Игоря было первое серьёзное увлечение: он познакомился с девушкой по имени Света. Она закончила училище имени Даргомыжского по классу фортепиано, у неё дома стоял инструмент. Игорь нам говорил тогда:
— У Светы дома так хорошо, у неё пианино, я часто играю.
Однажды нас пригласили в гости на Светланин день рождения. Гости сели за стол, и вдруг Светина мама попросила:
— Игорёша, сыграй нам что-нибудь на пианино. Игорь сел за инструмент и заиграл. Отец посмотрел на меня, а я на него: неужели это наш Игорь так играет?
— А разве вы не знаете, что Игорь прекрасно играет?
— Конечно, не знаем, откуда нам знать? Игорь засмеялся и спросил:
— Мама, а что тебе сыграть?
— Не знаю. Играй, что хочешь, а мы послушаем. Он долго играл, а потом предложил:
— А теперь вы спойте песню, а я буду аккомпанировать.
Светин отец, две её подружки, мы с Максимычем запели, Игорь нам аккомпанировал — и делал это настолько правильно, настолько тонко! Бывает, что люди, аккомпанируя, немного не попадают в тональность, с Игорем такого не было. И тут я пришла в уныние: Господи, так ведь ему нужен инструмент, где же я возьму шестьсот рублей на пианино?!
Одна гостья меня успокоила:
— У моей дочки семь лет было пианино, взятое напрокат. Это очень удобно. Может быть, потом Игорю инструмент и не понадобится. Зачем же его покупать?
На другой же день мы с сыном побежали в ателье проката. Там стояли три инструмента, но таких расстроенных, старых! Вижу, Игорь подавлен:
— Игорь, выбери какое-нибудь пианино, которое хоть как-то бренчит. Потом настроим.
Он попробовал играть, и продавщица, увидев, что он очень профессионально берёт аккорды, предложила:
— Подождите, не спешите, оставьте нам открытку. Я вас буду иметь в виду. Одна девочка закончила музыкальную школу и должна через месяц вернуть инструмент, мы его оставим для вас.
Действительно, через месяц пришла открытка: можно было забирать инструмент. Поехали, погрузили, привезли домой. Прокат стоил тогда четыре рубля в месяц. Это было вполне доступно, а инструмент оказался очень хорошим. Сколько радости он доставил Игорю! За ним всерьёз изучалась нотная грамота, сочинялись первые песни. А нам Игорь доставил столько удовольствия! Я очень любила полонез Огинского. Когда его передавали по радио, я включала громкость на полную катушку и замирала. Ещё в лагерном театре мы ставили пьесу, в которой гости танцевали этот полонез. Он мне как-то запал в душу, и до сих пор, вот уж и Игоря нет, его маленький Игорёк мне играет...
Уже живя в Москве, сын приезжал в гости и первым делом играл мне этот полонез. У меня в памяти осталась такая картина: открывается дверь, появляется Игорь, разувается, босиком подбегает к пианино, открывает крышку и играет полонез Огинского, а я стою рядом, замерев от восхищения. Меня так трогала эта сыновья чуткость.
В 1974 году мы провожали Володю в армию. Тяжело провожали, я очень плакала. Посадили мы Володю на автобус и пошли домой. Игорь и говорит:
— Мамочка, можно я вперёд побегу?
От вокзала до дома было два километра. Он побежал, а мы с мужем пошли потихоньку. Подходим к дому, а Игорь выходит навстречу:
— Мама, а я стихотворение написал.
Брата в армию забрали, Ну и пусть. Что о нём не буду плакать, Поклянусь. Государство наше надо ж Защищать. Чтобы люди все могли спокойно Спать. Не тужите же, родные, по нему. Там ему не будет скучно одному. Он же служит в мирной стороне, Он же с нами рядом, а не на войне. Раньше ведь служили столько лет, Приходил домой не парень — дед. А теперь там служат месяца, Да и то, шутя и спрохладца. В заключение хочу сказать. Что ему не долго воевать. Через месяц он придёт домой, Только не такой, как прежде... ...С лысой головой. |
Володя служил в 1974 – 1976 годах в Киргизии. Я летала к нему в 1975 году, и он с гордостью показывал мне свою воинскую часть. Когда Володе удавалось получать увольнительную, он с другом уходил в горы, к водопаду. Забирался на гору и стоял на макушке: взглянешь налево — снег, направо — зелень, солнце. Он часто присылал нам письма с описанием этой красоты. Скучал по домашним. Игорь написал и отправил ему в армию такое шутливое стихотворение:
Во глубине Тянь-Шаньских гор Ты будь примерным «мушкетёром». Не пей ни водку, ни «Кагор», Всегда будь с ясным, трезвым взором! Союз нам надо защищать От всякой нечисти и гадов, А коль придётся недоспать, Ты недоспи, брат, знать, так надо! Пусть воздух диких скал и гор, Небесной синевы просторы — Природы вытешет топор Тебя такого же, как горы. Даю наказ перед концом: Не смей скучать и быть понурым. Как ненавидишь подлецов, Так ненавидь быть часто хмурым. |
В ранних стихах Игоря раскрывались его формировавшийся характер, его способность чувствовать несправедливость и чужую боль. Вот одно из таких стихотворений:
Полдень. Конец урока. Время шепчет: «Скоро домой». Преподаватель читает нам Блока... Вдруг перед школой проходит слепой. На поводке у него собака, Самый надежный и преданный друг. Вдруг наш остряк плоский и задавака Смотрит в окно и смеется, да вслух. Слепой неуверенно как-то шагает, Тычет палочкой в мокрый снег. Ребят это зрелище так занимает, Что шёпоту вслед звучит смех... Смейтесь! Конечно, что ж не смеяться Над бедным несчастным слепым стариком. В оправдание скажете: «Не могли удержаться», И смех стал другом вам в деле плохом. Сыты? Сыты! Одеты? Одеты! Никогда не слыхали грохот войны, Вы, обнаглевшие с жиру «кадеты» Молодой и свободной страны! К вам обращаюсь я, «комсомольцы» в кавычках, Правда, и сам я не идеал, Но вопреки моей к смеху привычке, Героя войны я не осмеял. Зажрались, запились, заврались, забылись, Не помните тех, кто вам жизнь сотворил, Кто в жизнь был влюблённый, Но пулей сражённый, Не дожил и недолюбил. Ребята, давайте такими не будем. В каждом же что-то хорошее есть. Давайте сознание наше разбудим И совести нашей прикажем расцвесть... («О классе») |
Ещё одно стихотворение, посвящённое нашей крёстной матери — тёте Лиде и написанное экспромтом на подаренной ей фотографии. Удивительно, но в этом, по сути, программном стихотворении сформулирована чёткая жизненная установка: в свои семнадцать лет Игорь смог определить цель жизни, то есть сделать то, на что способны не все, даже умудрённые опытом люди.
|
На светлую, долгую память Себя на листе Вам дарю. Хочу я Вам радость доставить, Смотрите: я сценой горю! И пусть даже внешне спокойный, Внутри я пылаю мечтой! Мечтою высокой, привольной, Зовущей, толкающей в бой. На бой с паразитами жизни, На бой из-под рамп и софит. Любой паразит только пискни — Ты будешь со сцены убит. И пусть я пишу, тётя Лида, Не как настоящий поэт, В словах моих правда зарыта, А с правдой горячий привет. Я буду к той цели стремиться, Какой не достиг мой отец. Я буду учиться, учиться, Отцов доплести чтоб венец. (22/VI—1974) |
 |
Осенью 1973 года произошли события в Чили. Раньше подобные события представлялись нам как? Мучения, ад, цепи, рабство, непоколебимость борцов против тирана... Существует такое понятие, как «всемирная отзывчивость» русской души, введённое Достоевским в «Речи о Пушкине» (1880). Не боюсь показаться пристрастным, но думаю, что в Игоре эта отзывчивость с юных лет проявлялась в обострённой форме. Душа его болела за это маленькое государство. Так появилась песня «Ночь над Чили». Это была первая политическая песня Игоря. Кстати, она победила на конкурсе художественной самодеятельности:
Тучи землю оросили В ночь над Чили, в ночь над Чили. Тучи землю всю закрыли, В сумрак спрятали луну. Море воет и бушует, Будто гибель Чили чует. Будто знает — жить свободно Ей осталось ночь одну. Люди спят. Спокойны люди. Что же будет? Что же будет? Что же завтра с ними будет? В чёрный день для их земли. Кровь, расстрелы, пытки, слёзы, Тюрьмы, страшные угрозы, Знать, что будет завтра утром, Люди ночью не могли. Кровь ручьями литься будет. Верьте, люди, знайте, люди! И никто уж не разбудит Спящих вечным мёртвым сном. Но бороться будет Чили. Мстить за тех, кого убили, Мстить за тех, кто не увидит Ни друзей своих, ни дом. |
