Загоняй поколенья в парную («Баллада о бане») |
Я не люблю насилья и бессилья. («Я не люблю») |
Русский менталитет издавна ставит жалость в синонимический ряд с любовью и состраданием. А вообще в этой песне Высоцкий совершенно четко разграничивает грех и человека. Все то, что он не любит, описано им именно в категории греха, а не их носителя — человека («Я не люблю насилья и бессилья...»). Исключение он делает только для себя («Я не люблю себя, когда я трушу // Или терплю, когда невинных бьют...). Здесь — полная персонификация. И это вполне по-православному. Себя обличать и осуждать ты имеешь право, а от осуждения ближнего воздержись.
Господь Иисус Христос образно и с любовью уподобляется Высоцким Поэту:
А в тридцать три Христу —
Он был Поэт,
Он говорил: «Да не убий!
(«Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт») |
Правда, в этой же песне поэт разграничивает Христа с Богом:
Задержимся на цифре «тридцать семь» |
Полагаю, что термин «коварный», в любом случае крайне неуместный по отношении к Всеблагому Богу, был использован Высоцким только в силу его безбожного советского воспитания, когда было принято расхоже уничижительно высказываться о религии и о Божестве. С бравадой, запанибрата. Помню одного сатирика, который запросто зарифмовывал библейские имена в кажущиеся ему совершенно безобидные, «смешные» строчки: «Ной! Не ной! Хам — не хами!». И не понимал, что кощунствует (хотя, заметим, что глагол «хамить», в сущности, связан с поступком Хама). То же и с поэтом. Налицо какая-то безответственность в отношении именно к духовному миру, вбитая атеистами в наше тогдашнее подсознание мысль о том, что Бога — нет и поэтому можно запросто говорить о Нем все, что хочешь. А тут и слово-то это хлесткое по размеру подходит. И — создает интригу. И что-то другое уже как-то не хочется и придумывать. Опять все тот же эффект «красного словца».
Кроме того, здесь, возможно, опять кроется еще и чисто хлопушинское (а может, еще и есенинское?) подозрение, что коварство — некий атрибут Бога в Его отношении к падшим людям, к «грешным человечкам». Со Христом он Бога не ассоциирует, хотя ведь по существу Господь Иисус Христос — истинный Бог и истинный Человек. Причем тот искомый новый Человек, образом и подобием которого все мы, желающие бессмертия и счастья, призваны стать.
Владимир Высоцкий читал классическую литературу, отлично знал поэзию Серебряного века и с раздумьем отмечал в душе, что все поэты России — крещеные. В Священном Писании Нового Завета его особенно поражали и восхищали две вещи: Евангелие от Иоанна с его апофеозом жертвенной любви к ближнему и Апокалипсис. Как художник слова, он видел в этих текстах бездонную глубину мысли и потрясающее совершенство формы.
Желание креститься по православному обряду появилось у поэта в конце шестидесятых годов. Поначалу он хотел это сделать в Москве, но его широкая известность неминуемо бы привела этот факт к огласке. Многие из нас хорошо помнят это время — заходить в храм было небезопасно. Там вполне могли находиться — и находились — соглядатаи и осведомители. Мне рассказывали, как главный редактор одного всесоюзного советского журнала зашел однажды в храм и на выходе был «застукан» комсомольским рейдом: «А что это вы там, гражданин, делали?» И журналист смалодушничал, скощунствовал, прикинулся «советским лохом»: «Да вот зашел, кагорчику захотелось хлебнуть». — «А-а, ну тогда все ясно-понятно, товарищ, идите. А кагорчик хлебайте-ка лучше у ларька, а не с попами!» — «Хорошо, хорошо!» Такие вот дела. Но тем не менее — если бы вскрылось крещение Высоцкого, не поздоровилось бы, как минимум, двум людям — его отцу, Семену Владимировичу Высоцкому, кадровому военному офицеру (его сразу бы отфутболили из армии за «плохую воспитательную работу в семье» и он остался бы без средств к существованию с «волчьим билетом») и Юрию Петровичу Любимову. Сразу бы начались идеологические гонения, вплоть до лишения должности. Еще бы — такой известный актер, и без того беспокойный, а тут еще — нате вам: взял да крестился! Вы куда ж смотрите-то, господин Любимов?!
Уже был случай, когда две актрисы с Таганки крестились в Мцхете ночью, думали, что никто не узнает. Узнали тут же, и был грандиозный скандал.
 Вид на озеро Севан. |
В те времена во избежание шума и неприятностей часто крестили на дому или у знакомого батюшки в храме (выгадывали наиболее безопасный день и час). Но так получилось, что приятель Высоцкого, переводчик Давид Карапетян, сын тогдашнего председателя Совмина Армении, предложил ему креститься в Армении, подальше от лишних глаз. На вопрос, православная ли там церковь (а такой вопрос вполне мог быть), Карапетян, скорее всего, ответил утвердительно, потому что, как армянин, был убежден, что его вера — истинно православная. Возможно, он рассказал Высоцкому и о древности христианства в Армении. Кроме того, все знают историю многострадального армянского народа, его страшный геноцид от турок. Нельзя исключать и то, что, обдумывая место своего будущего Крещения, поэт с нежностью и любовью вспоминал и свою мачеху, Евгению Степановну Лихалатову, в которой была и армянская кровь. Наверное, это теплое чувство тоже сыграло свою роль в его поездке именно в Армению. Так или иначе, крещение это состоялось в 1969 году.
По приезде в Армению Владимир Семенович был поражен ее видами, древними храмами и монастырями. Он гладил их седые стены, с трепетом прикладывался к святыням, любовался на воды Севана и ощущал дыхание вечности. Нет сомнений в том, что Таинство Крещения он прошел глубоко искренне и с верой во Христа. Формально такой длинный путь не проделывают. Что касается проблемы монофизитства* то вряд ли Высоцкий знал о нем вообще что-либо конкретно. И, наверное, Давид Карапетян просто сказал ему, что Крещение будет происходить по православному чину, в чем и сам, повторимся, был совершенно уверен.
* В двух словах — это убежденность армянских теологов в том, что Божественная природа Христа поглотила Его человеческую природу. В результате получается, что Господь не воплотился в Человека полнотой воплощения и, кроме того, можно сделать вывод, что и на кресте Он страдал лишь призрачно. Раз Божество поглотило Человеческое начало Христа, Господь не испытывал боль и муки. То есть здесь явно умаляется величие Жертвы Христовой за мир. Понятна цель моиофизитов — показать величие Бога и подчеркнуть, что совершенная Чистота и Святость не могли соединиться с падшим человеческим естеством. Но в результате нарушается буква и дух Евангельских текстов, где говорится не о поглощении, а именно о совершенном Боговоплощении.
Когда Высоцкий вернулся в Москву, он далеко не всем рассказал о своем крещении. Только — самым близким людям. Поделился он радостью, прежде всего, с Людмилой Абрамовой, зная, что эта новость для нее, как для человека верующего, будет по-настоящему доброй и желанной. Узнав об этом событии, она подарила Высоцкому свою фамильную реликвию — Георгиевский орден. Он представлял собой четырехконечный крест, очень красивый, и принадлежал когда-то ее прабабушке — сестре милосердия, которая удостоилась этого креста за самоотверженное служение больным. Высоцкий носил его постоянно. Большое же серебряное Распятие, с которым он запечатлен на известных фотографиях, подарил ему уже в конце его жизни Михаил Шемякин. Во время похорон, когда гроб с телом Владимира Высоцкого был выставлен на гражданскую панихиду, отец поэта из определенных опасений (не хотел, чтобы кто-то сфотографировал), снял с груди покойного Распятие и положил его где-то рядом. И его тотчас украли. Видимо, «на память».
В музее Высоцкого, расположенном в Нижнем Таганском тупике, посетители часто спрашивают методистов, можно ли поминать Владимира Высоцкого за упокой в православных храмах. Что можно сказать по этому поводу? Тот, кто непременно хочет поминать — поминать все равно будет. Это — раз. Весь вопрос лишь в том, дойдет ли это поминовение до Бога. Полагаю, что, конечно же, дойдет, если в основе просьбы ко Всевышнему лежит чистая любовь и желание облегчить боль ближнему.
Два: есть один очень важный момент. Между двумя церквами — Армянской и Русской — нет литургического общения. То есть в православном храме нет возможности полагать в Чашу частицу заупокойной просфоры за умершего, крещеного в Армянской церкви, чтобы омыть ее Кровью Христовой (при этом омываются грехи поминаемого человека). Нет соответствующей практики и у армян.
Православный христианин призван быть послушным Матери-Церкви и учитывать все эти нюансы. Хотя, на самом деле, в данном конкретном случае следует обратиться за разъяснением к нашим православным канонистам и специалистам по церковному праву: ведь, насколько известно, мы признаем действенность Крещения, совершенного в Армянской церкви и принимаем всех желающих присоединиться к Русской православной церкви по так называемому третьему, облегченному чину (первый чин — перекрещивание, второй — миропомазание) — через покаяние. Поэтому, если Владимир Высоцкий был бы жив, то, скорее всего, он бы рано или поздно перешел в полноту Православия (поскольку он изначально и желал креститься только по православному обряду и был уверен, что его крестили именно так) и стал прихожанином, к примеру, храма Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе (одна из старинных церквей на Таганке, в пяти минутах ходьбы от театра, которая никогда не закрывалась). Почему бы и нет? Еще раз повторяю — вряд ли он знал непростую богословскую природу монофизитства.
А даже если что и слышал, то, как светский человек, не придавал этому никакого особого значения. И уж тем более не был никаким «монофизитом». Невозможно себе это и представить.
И тем не менее есть факт — жесткий и совершенно недвусмысленный: Высоцкий умер и оставил нам проблему своего церковного поминовения. Со своей стороны он шел к Православной церкви, тянулся к Ней, открывался навстречу Христу. Да, многого поэт просто не знал, в сравнительном богословии (скажем об этом уже в третий раз) был несведущ.
Просто пришло время, когда он всей душой захотел быть ближе к Богу. В Нем поэт увидел (или таинственно ощутил) путь к преодолению смерти — и всей душой захотел креститься, веря, что произойдет чудо обновления, появится пульс новой жизни и он спасется. Каждый из нас, верующих, тоже познал, почувствовал в своей жизни хоть раз эту несказанную радость надежды на преображающее действие веры! Такое же чувство зародилось тогда и в сердце у поэта. Чистое, светлое, окрыляющее душу, как белый парус в тумане моря голубом из возвышенного стихотворения М.Ю.Лермонтова.
Так неужели мы никак уже не можем пойти навстречу поэту и сделать для него то, что он сам совершить не в силах? Говорят — надо молиться святому мученику Уару. И — посылают в поселок Вешки Мытищинского района, в одноименный храм. Но, во-первых, святой Уар ходатайствует перед Богом преимущественно за некрещеных. А, во-вторых, не много ли возлагается людьми на этого мученика? Великое море записок, просьб...
Получается, что он — единственный канал, через который молитва о язычниках, некрещеных и христианах других конфессий доходит до Небес? Больше никаких доступов, стало быть, нет?.. Повсюду и повсеместно, выходит, высится какая-то великая, до неба, стена из железобетона, (наподобие тех, что возведены американцами в Багдаде) между канонически проблемными людьми и Богом? И посредник — один только святой Уар? Но так ли это на самом деле?
А почему нельзя помолиться непосредственно Господу Иисусу Христу и Пресвятой Божией Матери? Конкретно за Владимира Семеновича Высоцкого, крещеного христианина? Не изымать пока частичку о нем на литургии, нет, но помолиться о нем перед святым алтарем, дабы Господь простил все его прегрешения (в том числе и совершенные по неведению) и изгладил их из книги его жизни? Или же мы полагаем, что оскверним внимание Богородицы и Ее Сына по плоти именами «нечестивых»? Но неужели с такими мыслями мы сможем считать себя чистыми и богоугодными людьми? Ведь Господь посылает солнце светить праведникам и грешникам, всем людям земли, и Он по-особому, безгранично любит каждого человека и делает всё, чтобы все спаслись и вошли в радость брачного пира вечного и блаженного бытия.
Говорят, правда, что Высоцкого все-таки крестили там, в Армении, именно по православному обряду. Что ж, и это, в принципе, не исключено. Тогда можно свободно поминать его и на Божественной литургии. Но с другой стороны — как это могло быть? В то время православных приходов в Армении либо еще не было, либо они были закрыты. Время-то, время какое было!.. Да и сегодня их — три на всю страну, если не ошибаюсь, плюс пара часовен.
С другой стороны, Высоцкий был явно необычным человеком — и обстоятельства могли расступаться перед ним и выстраиваться в нужной последовательности. Вплоть до встречи именно с православным батюшкой или даже простым мирянином (крестить в ряде случаев может и мирянин) в далекой Армении. Ведь есть армяне, симпатизирующие православию. Лично знаю нескольких из них. Подобные им вполне могли быть, по Промыслу Божию, и тогда, даже и среди священства. Так или иначе крещение Высоцкого без всякого сомнения состоялось, он исповедовал Христа Богом, и пусть теперь каждый делает сам свои выводы. Так, как ему подсказывает совесть, которая у всех у нас одна. Верю, что рано или поздно — но чем скорее, тем лучше — мы сможем, наконец, невозбранно поминать Владимира Высоцкого во всех православных храмах, ибо он, желая креститься только по православному обряду и выехав для этой цели в далекую Армению, стал «без вины виноватый».
А вот что писал уже верующий Высоцкий Марине Влади незадолго до смерти:
| И сверху лед и снизу, маюсь между. Я жив, тобой и Господом храним. Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, Мне есть, чем оправдаться перед Ним. |
Последняя строчка — не признак гордыни, нет. И ни о каком полном оправдании речь здесь, разумеется, не идет. Поэт, как светский человек, подразумевает лишь то, что багаж его жизни не совсем пуст и никчемен. И мы знаем, что это — правда. Сказать же Господу так, как сказали бы при виде Его величия и славы все Святые Отцы: «Боже, я наг и нищ и слеп, и нет во мне ничего путного...» он не смог — не было духовного опыта... Но Высоцкий был искренен и не лукавил. Хочется верить, что эти внешне гордые слова не вменятся ему в осуждение.
В них сокрыто столько боли...
