Наряду с Высоцким, огромное воздействие на многие слои населения в советское время оказали такие талантливые поэты, как Булат Окуджава, Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский. Наиболее ярким из них, несомненно, был Булат Шалвович Окуджава, чье поэтическое творчество оказало большое нравственное влияние на многих представителей образованной советской молодежи. Достаточно вспомнить его «Синий троллейбус», «Я гляжу на фотокарточку», «Про Леньку Королева», «Надежды маленький оркестрик», «Вы слышите, грохочут сапоги» и другие светлые песни, поднимавшие настроение людей и поддерживавшие их дух, тосковавший по красоте, любви и высокой правде в мрачных лабиринтах социализма.
Окуджава — сугубо светский поэт. Даже подражание Франсуа Вийону — «Пока земля еще вертится» — не религиозное стихотворение: в нем преобладает изящная эклектика из отдельных христианских постулатов и типичного эллинского (потребительского) отношения к божеству (не «помилуй», а «дай»). Окуджава — общепризнанный мастер городского романса. Тем не менее, народным поэтом, в отличие от Высоцкого, он никогда не был. От «массы» Окуджава себя дистанцировал и смотрел на нее сверху вниз («Песня о дураках»). В Высоцком таких надменных настроений никогда не было, он считал себя частью общества и любил простых людей, в том числе и тех, кто был одурманен заказной идеологией (об этой прекрасной черте Владимира Семеновича уже говорилось выше при сравнении с достаточно высокомерными настроениями в отношении «толпы» у Галича).
В гражданском Высоцком господствует местоимение «мы», в камерном же Окуджаве — «я» и «они».
К сожалению, книга Окуджавы «Глоток свободы» и его политико-публицистические высказывания перестроечного времени недвусмысленно свидетельствовали о симпатиях поэта к фантому демократии под ее соблазнительным, но извечно кровавым лозунгом «братства, равенства и счастья». Поэт также был практически равнодушен к теме патриотизма («он и у кошки есть»), православного возрождения России и всю жизнь был по-декабристски увлечен идеями гуманизма (то есть религии человекобожия) как альтернативы христианству.
Тем не менее, перед самой смертью (а она многое меняет в человеке — и даже такую твердыню, как сложившееся в течение десятилетий идейное мировоззрение) он был крещен, при содействии жены, в православие и скончался христианином. Если он сделал это в ясном сознании и добровольно (а судя по всему, так оно и было), то несомненен тот факт, что милость Божия через святое Таинство Крещения могла избавить его («по вере вашей да будет вам») от всех прежних содеянных грехов, запечатленных словом и делом заблуждений. Покаяние и принятие человеком Христа — великая тайна, и к ней всем нам должно относиться с неложным благоговением и трепетом. Крестился он с именем Иоанн.
 Здание Политехнического института в Москве, где в конце 50-х — нач.60-х годов XX столетия проходились «неформальные» вечера поэзии |
Е.Евтушенко и А.Вознесенский, как и Окуджава, получили известность на фоне «хрущевской оттепели» и стали флагманами «свободомыслящей» творческой интеллигенции. Чего стоили одни только наряды конной милиции вокруг здания Политехнического музея, где Евтушенко читал свои стихи! А что творилось у памятника Маяковскому во время уличных выступлений Вознесенского!
Однако их воздействие, в отличие от феномена Высоцкого, было совершенно иного рода, и подлинно общенародным признанием и любовью, насколько это известно, они тоже не пользовались. Их гражданский пафос и «жгущий сердца глагол» были направлены на обличение ставшего уже неопасным и похороненного около Мавзолея Сталина с его культом («Чтоб Сталин не встал и со Сталиным прошлое...»)
Большевизм же и Ленина они не только не трогали, но открыто и с любовью превозносили и романтизировали, заодно подчеркивая свою лояльность новым властям. И это поистине ужасно. Говорят, правда, что раньше эти настроения были общими среди всех «думающих» людей. Однако тысячи верующих и, к примеру, А.И.Солженицын уже тогда почему-то мыслили иначе. Значит, можно было все-таки, при желании, правильно разобраться в существе происходившего и отличить добро от зла и циничных убийц — от безобидных мечтателей?
Призывы Вознесенского убрать Ленина с денег, поскольку-де «он для сердца и для знамен», и жить так, как укажет Вождь («Скажите, мы — каких Вы ждали, Ленин?») убедительно говорили о неравнодушии автора к идеям Октябрьской революции и ее бандитам в лице «комиссаров в пыльных шлемах».
Социальный запал поэтов оттепели, по существу, был направлен на апологию так называемых «очищенных коммунистических идеалов» и «заветов Ильича». В этом и состояла их тупиковая ошибка в общественно-политической деятельности. Перебор с политизацией поэзии и в заигрывании с официальной идеологией (то, чего счастливо избежал Владимир Высоцкий и благодаря чему остался настоящим художником слова, всегда державшимся в идеологической дали от сильных мира сего) наряду с горделивой «звездной» болезнью и отсутствием живой связи с традиционной христианской духовностью и были причиной ограниченного влияния этих поэтов на основные сословия русского народа.
Сегодня их вклад в русско-советскую поэзию с точки зрения объективной духовной пользы оказался не сравнимым ни по силе, ни по правде, ни по жизненности форм и актуальности с разносторонним творческим наследием Высоцкого, которого они при жизни — что скрывать — не хотели даже и поэтом-то называть и уж тем более почитать его за равного на ревнивом к чужой славе поэтическом Олимпе.
А вот теперь жизнь все расставляет по своим местам. И обижаться на это, наверное, не стоит: если ты дерзнул назвать себя российским поэтом, то надо уж уметь — и хотеть — любить весь народ (а не только свой малый идейно-родственный клан) и деятельно сострадать ему во всех его заблуждениях и горе, жертвуя ради него и силами, и здоровьем, и даже жизнью, а не переводить Богом данный талант на мертвые по духу «витражи», рифмуя, условно говоря, «Мэрилин» — с «мерином» и «порно» — с «чудотворно».
