Игорь «горел» на сцене, ему всегда сопутствовал успех. Срывов не было. Даже в тех случаях, когда был «холодный» зал или отказывала аппаратура, он всё равно «вытаскивал» концерт. Это надо пояснить особо. Самое большое влияние на качество исполняемой эстрадной музыки оказывает состояние аппаратуры. В консерватории, например, прекрасная акустика, всё остальное зависит только от исполнителя. Другое дело эстрадные концерты: ведь они часто проходят в залах, не предназначенных для исполнения музыкальных произведений, — во Дворцах спорта, например. В таком зале при плохой аппаратуре далеко сидящий зритель вообще ничего не услышит. Чем дальше от сцены, тем хуже звучание, возникает шквал звуков, какофония. С такого концерта зритель уйдёт с головной болью и отрицательными эмоциями. Поэтому Игорь очень болезненно относился к состоянию аппаратуры. Когда аппаратура бывала в неисправности, он брал акустическую гитару или садился за рояль и делал из концерта творческую встречу. Сначала зрители возмущались, шумели, но постепенно замолкали, начинали хлопать, аплодисменты переходили в овации, и в финале Игорь всегда выходил победителем. На таких концертах он рассказывал о своём пути на сцену, рассказывал очень интересно, потом показывал свои сырые неаранжированные песни и предлагал:
— Сейчас я покажу вам мою новую песню в совершенно сыром виде. Вам, наверное, будет интересно проследить, как она рождается. Сейчас она как новорождённый ребёнок в пелёнках, а вот теперь мы её украсим аранжировкой.
Получалась интересная творческая встреча. Часто концерты затягивались на несколько часов: два, три часа проходит, публика ликует, а Игорь всё поёт и поёт... Когда публика принимала тепло, он заводился и мог работать часами. Так было в Нижневартовске, где проходил фестиваль «Самотлорские ночи». Мы должны были работать во втором отделении (в первом выступал Театр моды Зайцева), и вот мы закончили программу, а нас не отпускают. Игорь «завёлся», поёт и поёт... И так он пел до двух часов ночи. У нас в голове всё перепуталось. В театр входили — солнце на небе, уходим — тоже. В то время был период белых ночей.
Игорь прекрасно владел словом, мог часами разговаривать со зрителями, которые не уставали его слушать. У него всегда был добрый контакт с аудиторией. Он не боялся вопросов, даже сам провоцировал их, как бы проверяя себя. Он считал, что в процессе общения со зрителями выясняется отношение к его творчеству, определяется то, что больше всего на текущий момент волнует людей. Ведь в своих песнях он остро реагировал на те события, свидетелем которых все мы являлись.
ПОЛУ-Гласность, ПОЛУ-так: ПОЛУ-ясность ПОЛУ-мрак. То ли ПОЛУ-ПЕРЕ-стройка, ПОЛУ-то ли ПЕРЕ-крах. ПОЛУ-кругом голова. ПОЛУ-говорит Москва. ПОЛУ что-то показало, ПЕРЕ-ПОЛУ-указало. То ли где-то ПОЛУ-враг ПЕРЕ-всем нам, То ли друг, ПОЛУ-ПЕРЕ-как-то так, Так как ПЕРЕ-ПОЛУ-вдруг. Иногда сквозь ПОЛУ-стены Долетает до меня: «Ну а что всё это в целом» В ЦЕЛОМ — ПОЛНАЯ... («ПОЛУ-Гласность») |
Бывали случаи, когда Игорь «спасал» скандальные концерты, как, например, концерт в ДК МЭЛЗ. Его туда пригласил Олег Грабовников, он тогда работал на молодежном канале радиостанции «Юность».
— В ДК МЭЛЗ обычная «тусовка», фестиваль или гала-концерт какой-то, надо выступить.
Приехали, а там происходило что-то из ряда вон выходящее. Вокруг бродили ребята очень странного вида: на головах зеленые, голубые, бледно-розовые гребешки, в железе, в шпорах, с серьгами, с подрисованными глазами, с татуировками, у некоторых даже на лбу. Все они ждали «Мистер Твистер» — очень модную в их кругах группу, исполняющую старый рок-н-ролл. Я вышел в зал, там — шум, гам, кто ноги на авансцену закинул, кто пиво пьёт, кто курит. Милиция вообще ушла, им-то зачем ввязываться. Одна группа вышла на сцену — хлебом закидали, в другую конфетами запустили.
— Давайте «Мистер Твистер»!
Олег прибежал к Игорю:
— Нет, ребята, здесь такая тусовка безобразная собралась, уедем отсюда, не стоит выступать.
Но надо сказать, что Игорь был отважным артистом, если уж он приезжал, то обязательно выступал, не давал «обратного хода». Он спокойно вышел на сцену и начал петь. Зал продолжал шуметь, кто-то хлебным мякишем в него запустил.
— Ребята, потом будете бросаться. Обычно артиста уже после выступления закидывают тухлыми яйцами, хлебными мякишами или даже булыжниками. Вы сначала послушайте, что я вам спою, а потом уж решайте, что со мной делать.
В зале сидели в основном молодые ребята. На втором куплете песни они затихли, после первой песни захлопали, после второй — закричали «Ура!», панки вообще сбесились, после третьей — стоя аплодировали, кричали:
— Игорёк, ещё, Игорёк!
— Извините, ребята, но нет времени.
— Ну, мы ещё обязательно встретимся, Игорёк.
С Музыкальным театром Пугачёвой Игорь ездил в Свердловск. Перед выступлением Алла Борисовна сказала Игорю:
— Выступишь передо мной: после меня ты, естественно, не будешь восприниматься зрителями.
А Игорю было совершенно всё равно, после кого выступать, к тому времени он уже имел достаточный опыт выступлений на сцене. Пугачёва явно недооценила его. Ну, кто такой Тальков? Милый мальчик, который спел «Чистые пруды». И вот Игорь выступил после Пугачевой и имел колоссальный успех. Прибежал батальон милиции с просьбой расписаться на фуражках. Но самое интересное, что через некоторое время в одной из московских газет появилась статья о том, как блестяще проходил этот концерт, какой грандиозный успех имели все артисты, а об Игоре Талькове вообще не упоминалось ни одного слова, как будто его там вообще не было. Естественно, Игорь был очень обижен.
В то время телевидение не особенно жаловало Талькова; правда, изредка он появлялся на телеэкране, но только как исполнитель лирических песен. Другого Талькова, исполнителя остросоциальных песен, зрители не знали. Вот и приходилось ездить с концертами по всей стране, чтобы познакомить с этими песнями как можно больше зрителей.
Люди уходили с концертов счастливые и даже просветлённые. Игорь считал, что русский народ оглушён гигантской пропагандистской дубиной: у некоторых мозги вывернуты наизнанку так, что развернуть их в нормальное состояние теперь уже невозможно — это потерянная часть поколения, но остальным людям надо просто рассказать правду, и они прозреют. В начале концерта он делал краткий экскурс в историю, чтобы люди настроились на определённый лад и поняли, что происходит на сцене. Он вспоминал времена, когда Россия была мощной державой, вспоминал доблестные подвиги нашего героического народа, давая людям ощутить национальные корни, тем самым доказывая, что русские люди не новый вид человечества, не бездуховная нация, не Иван не помнящий родства, а Великая нация, имеющая Великое прошлое, и зрители, присутствующие на его концертах, как бы вновь обретали утраченную «связь времён». Ведь наши идеологи на протяжении многих десятилетий старательно делали из страны пастбище, ставили пастухов с бичами в руках, которые выгоняли и загоняли людей в стойла. Конечно, такая деятельность Игоря не нравилась тем, кто хотел видеть в нашем народе стадо баранов или ослов, тем, кто был заинтересован в том, чтобы наш народ вообще ни о чём не думал, а только работал на «светлое будущее», которое вот-вот должно забрезжить, но, видимо, затянулась полярная ночь и рассвета не предвидится, да и солнце украли, — этакая химера вечно ненаступающего рассвета, а Игорь её разрушал. По существу, он делал то, чего не делал никто.
Господа-демократы минувшего века, Нам бы очень хотелось вас всех воскресить, Чтобы вы поглядели на наши успехи, Ну а мы вас сумели отблагодарить. Мы бы каждый, кто чем, выражал благодарность: Молотилкой — колхозник, рабочий — ключом, Враг народа — киркою, протезом — афганец, Ну а я б кой-кому засветил кирпичом... Господа-демократы минувшего века, И чего вы бесились, престолу грозя, Ведь природа — не дура и Бог — не калека, Ну а вы его в шею — ну так же нельзя! Может, вам и хотелось наладить всё сразу, Только спешка нужна при охоте на блох, А природа не может творить по приказу И, совсем уж понятно, не может и Бог... Господа-демократы, вы знали примеры, Когда ваши коллеги учинили террор: Истребили цвет нации мечом Робеспьера, И Париж по сей день отмывает позор. Правдолюбец Радищев после той мясорубки «Путешествие из Петербурга в Москву» Чуть с досады не слопал, повредился рассудком И, ругая масонов, погрузился в тоску... Господа-демократы, поспешите воскреснуть, Выходите на суд одураченных масс: Пусть ответят за всё Чернышевский и Герцен, И мечтатель Белинский, и мудрец Карл Маркс; Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами Вышибать из народа и радость, и грусть, И свободных славян обратили рабами, И в тюрьму превратили Великую Русь!.. («Господа-демократы») |
В 1989 году мы были на гастролях в Киеве. Город встретил нас очень гостеприимно. На центральных улицах висели огромные рекламные щиты, на которых двухметровыми буквами было написано: «Игорь Тальков. «Чистые пруды». Город ждал любимого лирического певца. Концерт проходил в самом престижном республиканском концертном зале — Дворце «Украина». В правительственной ложе — местная власть. Я работал на центральном осветительном пульте. Началось первое отделение концерта, в котором Игорь исполнял блок политических песен. Постепенно в наэлектризованном зале стало нарастать возбуждение. После исполнения первых песен дали свет на правительственную ложу, представители местной власти покинули зал. Каждая новая песня встречалась овациями. Назревал скандал. В антракте ко мне, на центральный пульт, прибежали девушки, работающие на световых пушках.
— Вы брат Талькова? — И... бросились меня целовать: — Боже мой, какую же свежую струю он внёс в наше застоявшееся болото здесь, на Украине!
После концерта к нам подошли представители Министерства культуры Украины, представители КГБ и т.д.
— Нам нужны литы на ваши песни. Кто вам разрешил их исполнять?
Однако сделать с нами ничего не смогли. Дело в том, что все тексты песен у нас были залитованы в Министерстве культуры СССР. Как-то мы выступали там с большим успехом, и после концерта нам, не глядя, поставили литы (круглая печать Министерства культуры СССР и подпись одного из главных чиновников) на все тексты песен. Представители киевской власти были поражены, не знали, что и думать: они не могли догадаться, кто же стоит за Игорем, может быть, Горбачёв или Медведев? Я спросил:
— Ну что, какие-нибудь вопросы ещё есть?
— Да нет, ребята, видимо, время теперь такое, дерзайте! — И по плечу меня похлопали, а я тогда подумал: «Да, а года два назад вы бы нас упекли туда, куда Макар телят не гонял».
Я всегда чувствовал за Игоря радость и страх одновременно. Радость за его несомненный успех и страх за то, что он в конце концов не выдержит такой нагрузки и наступит серьёзный нервный срыв, да и просто боялся, что не дадут ему долго петь.
Со сцены Игорь мог слышать только аплодисменты, софиты слепили глаза, поэтому он не мог видеть реакции зрителей, их глаз, не видел, как люди поднимаются с места, когда чувства переполняют их. Я сидел в стороне у пульта управления и имел возможность наблюдать за залом. Мне посчастливилось видеть, с какой любовью, благоговением зрители принимают выступления Игоря. Порой даже слёзы наворачивались на глаза. Меня переполняло чувство радости, гордости за брата, а это — действительно огромное счастье.
Чувство радости испытывал и Игорь на сцене: наконец-то он мог говорить всё то, что накопилось у него на душе, всё то, что давно хотел сказать, и испытывал от всего этого истинное счастье.
Сцена, Я продирался к тебе Сквозь дремучие джунгли закона, Что на службе у тех, Кто не верит ни в чёрта, ни в Бога. Завязались в узлы мои связки, Стиснут лоб медицинской повязкой, А в душе затаилась на долгие годы тоска. Сцена, А дорогу к тебе преграждала Нечистая сила И того, кто ей душу запродал,— Превозносила. Раздавая чины и награды Тем бездарным, пронырливым гадам, Настоящих и неподкупных сводила в могилу. Сцена, Я дошёл до тебя. Вот стою и пою наконец-то И уверен, что занял по праву Свободное место. Ну, а происки слуг преисподни Не страшны нам с тобою сегодня — Наше время пришло! Да поможет нам Сила Господня! («Сцена») |
В Астрахани (1989 г.) устроители концертов не рассчитывали на успех, более того, они побаивались, что не будет полной заполняемости арендованного зала (это был кинотеатр на 1300 мест). Они только начинали дело и опасались, что с первых же шагов дискредитируют себя среди городского руководства и потом им не будут давать в аренду залы и акустическую аппаратуру. Их вполне можно было понять. Тальков тогда ещё не был известен широкому кругу зрителей. Его знали как исполнителя «Чистых прудов». Но получилось так, что в первый же день был полный аншлаг, а потом, по-видимому, зрители первого концерта поделились впечатлениями со своими знакомыми. Народ повалил толпами, все билеты были мгновенно распроданы. Зал бывал переполнен, в проходах ставились стулья, табуретки, люди сидели на подмостках. Такого успеха, конечно, не ожидали. Устроители сокрушались: ведь можно было провести гораздо больше концертов, тогда денег и они, и мы больше бы заработали. Правда, в те времена артистам не так платили, как сейчас. Но тогда-то нам казалось, что мы заработали огромные деньги, хотя ставки, по которым платили артистам в филармониях и во всех концертных организациях, были мизерные.
Организаторы концертов решили провести с нами экскурсию по городу. Помню, первое, что нас поразило, это городские трущобы в центре Астрахани — городская свалка, на которой жили люди. Это были не бомжи, которые есть в любом городе, а обычные люди, старики. Они не захотели выезжать из своих домов, предназначенных под снос, мечтали дожить свои последние дни в тех домах, где жили их предки. Власти начали с ними борьбу: отключили от домов электричество, воду, канализацию, но люди не уезжали, и тогда, чтобы всё-таки выжить их, к домам, которые так упорно отстаивались, стали свозить городской мусор. Это было ужасное зрелище, потрясшее Игоря.
Чтобы исправить настроение, нас повезли в местный реставрируемый монастырь. И вот там, проходя мимо храма, мы услышали нецензурную брань рабочих, восстанавливающих центральный фасад. Сразу же вспомнился один из эпизодов фильма А.Тарковского «Андрей Рублёв» — разговор каменотёсов, возводящих храм. Вспомнилось, с каким благоговением и любовью они поглаживали камни, которые составят будущий храм, вкладывая в каждый из них тепло своей души и как бы передавая это тепло тем людям, которые придут в храм, чтобы предаться молитве.
После концерта Игорь ушёл отдыхать к себе в номер, в тот вечер он не собирался работать. А на следующий день, часов в 9 утра, прибежал ко мне с гитарой:
— У тебя чай есть? Давай быстрее выпьем чаю, и я спою тебе свою новую песню.
— Когда же ты её написал?
— Да вот сегодня ночью нашло на меня что-то, я и написал.
Попили чаю, и Игорь исполнил мне «Россию», тогда ещё в совершенно сыром варианте. Песня меня потрясла. Но когда прошёл первый шок, я встревожился, так как увидел в ней до предела смелые мысли, а это могло очень повредить Игорю и даже вообще «закрыть» его как артиста. Нельзя забывать, что в то время ещё не были развенчаны наши вожди и кумиры, был в силе старый государственный аппарат. Только-только начали появляться первые публикации довольно смелого характера, но правда о Ленине ещё умалчивалась, скрывалась. В частности, меня смутили такие слова в песне: «кровавый царь — великий гений».
— Игорь, здесь явно просматривается Ленин. Давай-ка изменим текст, пусть лучше эти слова прозвучат вот так: «великий вождь — кровавый гений». В этом случае все будут считать, что речь идёт о Сталине, ведь именно Сталин у нас проходил как «вождь всех времён и народов».
— Нет, тогда теряется смысл, а я хочу, чтобы люди поняли, что речь идёт именно о Ленине.
— Игорь, я совершенно уверен, что «России» тебе не простят. Твоя песня совершенно не похожа на все песни о России, которые пелись до сих пор, песни, пропитанные ложным духом советского патриотизма. Это песня истинно русского человека, у которого действительно душа болит за Родину, за поруганную честь России. Всего три куплета, а в них всё: великое прошлое нашей Родины и её жалкое настоящее, и боль, и сострадание. Добавить больше нечего. Этой песней ты подписал себе смертный приговор.
Он подумал и ответил:
— Отступать дальше некуда, а свернуть с пути — значит предать своё дело.
Листая старую тетрадь Расстрелянного генерала, Я тщетно силился понять, Как ты смогла себя отдать На растерзание вандалам. Из мрачной глубины веков Ты поднималась исполином, Твой Петербург мирил врагов Высокой доблестью полков В век золотой Екатерины. Россия... Священной музыкой времён Над златоглавою Москвою Струился колокольный звон, Но, даже самый тихий, он Кому-то не давал покоя. А золотые купола Кому-то чёрный глаз слепили: Ты раздражала силы зла И, видно, так их доняла, Что ослепить тебя решили. Россия... Разверзлись с треском небеса, И с визгом ринулись оттуда, Срубая головы церквям И славя красного царя, Новоявленные иуды. Тебя связали кумачом И опустили на колени, Сверкнул топор над палачом, А приговор тебе прочёл Кровавый царь — великий... Гений. Россия... Листая старую тетрадь Расстрелянного генерала, Я тщетно силился понять, Как ты смогла себя отдать На растерзание вандалам. О, генеральская тетрадь, Забытой правды возрожденье, Как тяжело тебя читать Обманутому поколенью. Россия!!! («Россия») |
Первоначальный вариант «России» мы в страшной спешке записали на студии Дунаевского. Дело в том, что на следующий день мы должны были выезжать в Ленинград, нас с «Россией» пригласили на телевидение для участия в передаче «Поп-антенна» и обещали, что приложат все усилия, чтобы песня пошла в эфир. Наряду с «Россией» мы решили отснять песню «Кремлевская стена» (первый её вариант назывался «Кирпичики»). Нам срочно нужно было сделать фонограмму этих двух песен. Другой студии мы тогда не нашли, пришлось записывать у Дунаевского. Помню, мы всю ночь писали, и хотя фонограмму нам всё-таки испортили, деваться было некуда. Так появился первоначальный вариант «России». Конечно, Игорь был очень недоволен записью и оставил её только потому, что времени не было. Потом мы записали в Москве другой вариант «России», но Игорь опять остался недоволен; он вообще никогда не был доволен на сто процентов тем, что делает. Всё время переделывал свои песни, менял аранжировки, иногда менял текст; получалось так, что песни всё время были в работе. Слова, которые ему казались на сегодняшний день не актуальными, он заменял более злободневными. При этом песня, не теряя основы, всё время омолаживалась, не старела.
Просмотрев несколько передач «До и после полуночи», которые нам тогда понравились, мы решили выйти на организаторов этой передачи и предложить им «Россию». С трудом верилось в то, что песня может выйти в эфир по первому каналу телевидения, но верить хотелось. В Останкино быстро отсняли песню, всю ночь монтировали клип и действительно, как и обещали, дали её в программе «До и после полуночи».
Эффект от исполнения этой песни был похож на взрыв бомбы. Людей «Россия» потрясла; сразу же после передачи на телевидение стали звонить зрители, некоторые просто рыдали в трубку. После исполнения этой песни Игорь приобрёл колоссальный успех, его начали разрывать на гастроли. Люди поняли, что наконец-то появился русский певец, которому дорого всё то, что называется Родиной.
Со своими концертами Игорь исколесил всю страну. Какие только города и организации не приглашали его. Особо следует рассказать о концерте в КГБ. Многие друзья и, естественно, семья не советовали Игорю принимать это приглашение. Однако я уже говорил, что он был отважный артист, никогда ни перед чем не отступал. Решил и на этот раз испытать и себя, и судьбу. Приехали во Дворец культуры КГБ, который находился внутри здания на Лубянке. Очень тяжёлое, гнетущее впечатление оставили все помещения, примыкающие к концертному залу. В артистическую гримерную нас вели по узкой винтовой лестнице с перилами до потолка, так что, если, допустим, впереди или сзади идут конвоиры, убежать невозможно, спрыгнуть некуда. Вошли в жуткую комнату без окон; такое впечатление, что находишься не в гримерной, а в равелинах Петропавловской крепости. Мебель сохранилась ещё с тех мрачных времён: диваны с высокими спинками, обтянутые чёрной кожей.
Игорь вышел на сцену, поздоровался и совершенно откровенно заявил:
— Я пришёл показать те песни, за которые меня пугают вами.
И спел «Россию». После исполнения песни в зале несколько минут стояла гробовая тишина, стены бериевского Дворца культуры такого ещё не слышали, люди не могли понять: во сне они это слышат или в реальной жизни находятся; потом раздалось несколько хлопков и обрушился шквал аплодисментов. В этот вечер Игорь исполнил ещё несколько песен, тоже сопровождавшихся овациями. При прощании ему сказали:
— Игорь Владимирович, мы очень рады, что вы нашли время и посетили нас. До свидания, всего вам доброго.
Игорь очень вежливо им ответил:
— Да нет, ребята, лучше «прощайте» и тоже всего вам доброго.
Вышли во двор, а там жуткая картина: с одной стороны вдоль здания Дворца культуры телекамеры стоят, а с другой — тюрьма за колючей проволокой. Нам объяснили, что под землёй есть подземный переход, соединяющий Дворец с тюрьмой. Людей, арестованных на конференциях, прямо из зала провожали по этому подземному переходу в тюрьму.
Интересуясь историей России начала века, Игорь не мог пройти мимо трагической судьбы командарма Миронова. Предварительно прочитав всю доступную ему литературу, посвящённую этому выдающемуся человеку, он написал балладу «Бывший подъесаул».
Люди не всегда вдумываются в смысл этой песни, а ведь Игорь нарисовал картину, как православный человек сатанинским ураганом революции был ввергнут в страшный грех против своего народа. В прошлом Миронов — отважная легендарная личность, герой казачества, самоотверженный человек. Военные стратеги того времени — офицеры с большим опытом, служившие царю, были нужны на определённых этапах: разбить Врангеля, отстоять псевдосоветскую власть, а затем должны были быть уничтожены. Пользуясь огромной популярностью у народа, они могли повернуть штыки в обратную сторону. Вот этого и боялась новая власть. И, конечно, все они были приговорены изначально, только время их убийства не было известно. Так, был уничтожен Миронов. Он не был расстрелян. Это было убийство выстрелом в спину.
Игорь написал «Подъесаула» тоже совершенно неожиданно. Я уже говорил, что он практически не отдыхал, всегда отговаривался тем, что ему надо успеть сделать то, что, по его мнению, он постоянно не успевал. Я убеждал его:
— Если ты будешь себя так изводить: бессонные ночи, огромные траты энергии, изнурительная подготовительная работа и выступления на концертах с колоссальной потерей сил, тебя надолго не хватит. Ты не успеешь сделать того, что наметил. Упадешь, с тобой случится удар на сцене, потому что просто не хватит физических сил.
Не все знают о том, что, когда артист работает на зал, он затрачивает колоссальную энергию. Иногда люди не понимают, почему артист после выступления выглядит как выжатый лимон. Всё дело в том, что даже в тех случаях, когда он мало двигается по сцене, то есть не затрачивает много физических сил, его внутренняя энергия всецело отдаётся зрителям, а если он истинный артист, то иначе и быть не может. Вот именно это происходило и с Игорем.
Он очень любил бывать на природе, но просто не хватало времени выбраться: гастроли, студии, съёмки, интервью — это съедало всё время без остатка. Иногда по дороге в какой-нибудь город на концерт он вдруг останавливался, выходил из машины, задумчиво шёл по полю, брал в руки и любовно разглаживал колоски, травинки, подходил к заброшенной деревне, поросшей травой в человеческий рост; вокруг — запах цветов, пчёлы жужжат, тишина... Тут разрушенный колодец, там остаток сруба торчит и, самое удивительное, на дереве скворечник остался. Игорь подойдёт к избе, дотронется до рассохшегося бревна и стоит молча, а глаза становятся всё грустнее и грустнее. Я не спрашиваю, но чувствую, что он там, в русской многолюдной здоровой деревне. Видит молодых ребят, идущих на покос, стадо на опушке леса, поле, колосящееся тучными хлебами, босоногого ребёнка, бегущего за поросёнком, слышит фырканье лошади, женский голос, поющий песню. Он там, в полной жизни русской деревне, в уверенной в своей мощи России, и в то же время сейчас он особенно остро чувствует величину нашей потери и страдает от этого, как страдали Есенин, Клюев, Шукшин, Рубцов.
В его прищуре открывалось мне Печаль по бесконечному раздолью, По безнадёжно брошенной земле, Ну словом, всё, что мы зовём любовью. (С.Куняев о Рубцове) |
Порой мне всё-таки удавалось убедить его отдохнуть. Однажды я вытащил его на дачу к Мише Скубилину в Купавну. Приехали мы, а там такие прекрасные места: озеро большое, около дома три сосны растут огромные. Когда Игорю удавалось вырваться на природу, он радовался как ребёнок. В житейских вопросах он был вообще ребёнком, чем и пользовались негодяи. Он был очень потешный в качестве рыбака или грибника. Пошли на рыбалку, и вот он забросил крючок с наживкой, поплавок тут же оторвался, крючок за что-то зацепился, но его не рыба, а сам процесс рыбной ловли интересовал. Интересно, как клюнет поплавок, а рыба или лягушка какая-нибудь там ему было всё равно. Забросил ещё раз и опять остался с одним удилищем, леска почему-то снова улетела вместе с поплавком метров за двадцать. Вообще была не рыбалка, а «концерт»; вдоволь насмеявшись вместе с местными рыбаками, мы, естественно, без рыбы отправились восвояси.
Пришли мы с рыбалки, сели за стол в саду, под сосны, красота вокруг, погода чудесная. Из дома вышел Игорь с гитарой, а гитара всегда была при нём как неотъемлемая часть его самого, и объявил:
— Сегодня ночью я написал песню, которую сейчас спою.
И спел «Бывшего подъесаула».
Бывший подъесаул Уходил воевать, На проклятье отца И молчание брата Он ответил: «Так надо, Но вам не понять»,— Тихо обнял жену И добавил: «Так надо!» Он вскочил на коня, Проскакал полверсты, Но как вкопанный встал У речного затона, И река приняла Ордена и кресты, И накрыла волна Золотые погоны. Ветер сильно подул, Вздыбил водную гладь, Зашумела листва, Встрепенулась природа, И услышал казак: «Ты идёшь воевать За народную власть Со своим же народом!» Он встряхнул головой И молитву прочёл И коню до костей Шпоры врезал с досады, Конь шарахнулся так, Как от ладана чёрт, От затона, где в ил Оседали награды. И носило его По родной стороне, Где леса и поля Превратились в плацдармы... Бывший подъесаул Преуспел в той войне И закончил её На посту командарма. Природа мудра! И Всевышнего глаз Видит каждый наш шаг На тернистой дороге. Наступает момент, Когда каждый из нас У последней черты Вспоминает о Боге! Вспомнил и командарм О проклятье отца И как Божий наказ У реки не послушал, Когда щёлкнул затвор... Девять граммов свинца Отпустили на суд Его грешную душу. А затон всё хранит В глубине ордена, И вросли в берега Золотые погоны На года, на века, На все времена Непорушенной памятью Тихого Дона. («Бывший подъесаул») |
Игорь проводил исторические поиски, подбирал соответствующую литературу, чтобы точно знать то, о чём он собирается спеть. Всё это, естественно, без отрыва от всех прочих дел. Как только Игорь оказывался дома, в руках у него тут же появлялась либо историческая книга, либо репринтное издание, либо отснятое что-то на ксероксе, значит, перепечатка с запрещённой у нас книги, изданной на Западе, либо архивный исторический материал. Обязательно хоть два часа в день да выкраивал он для этой работы; что-то подчёркивал карандашом, выписывал, чтобы потом проставить акценты в своей работе и использовать либо на концерте, либо при написании песни. То есть он постоянно накапливал информацию, а сам процесс написания песни происходил молниеносно, вроде бы совершенно неожиданно, под влиянием какого-нибудь внешнего импульса.
Когда появлялись замыслы (а работал он и в метро, и в машине), он останавливался и молниеносно записывал, чтобы не забыть и не упустить какой-то важной мысли, не потерять её. Ночью тетрадь всегда лежала у него или под подушкой, или на тумбочке у кровати. Так, внезапно, ночью была написана «Россия»:
— Я сразу выхватил из-под подушки общую тетрадь и стал записывать. Причём сразу услышал музыку, а на музыку легли слова.
Как все истинные композиторы, Игорь видел музыку в образах, так же, как поэты видят свои стихи.
Остросоциальная программа Игоря, с которой он работал на концертах в 1988-1990 годах, включала в себя такие песни, как: «Кремлевская стена», «Господа-демократы», «Стоп! Думаю себе», «Россия», «Бывший подъесаул» и др. В их числе была и песня «Люди с забинтованными лбами», написанная давно, но не потерявшая своей актуальности. Она была посвящена всем талантливым творческим людям, отчаявшимся пробить стену, преграждающую путь к творческому самовыражению:
Мои друзья не пишут, не читают, И до общественных проблем им дела нет, И ходят с забинтованными лбами В расцвете лет, в расцвете лет. Мои друзья забросили гитары, Им всё равно: что полночь, что рассвет, И ходят с забинтованными лбами В расцвете лет, в расцвете лет. Мои друзья билеты заказали, Билеты заказали на Тот свет И доживают с забинтованными лбами В расцвете лет, в расцвете лет. Мои друзья щедры теперь на слово, Да вот бинтов не думают снимать: Слух прокатился, будто скоро снова Придётся лбы забинтовать. («Люди с забинтованными лбами») |
Но восприятие программы, целиком состоящей из остросоциальных песен, было довольно сложно для зрителя, и поэтому Игорь в своей новой программе первое отделение посвятил политическим песням, а во втором — шёл блок песен лирических. Надо сказать, что и лирика Игоря несла глубокий философский смысл.
Память уже не жалит. Мысли не бьют по рукам, Я тебя провожаю К другим берегам. Ты — перелётная птица, Счастье ищешь в пути, Приходишь, чтобы проститься И снова уйти. Лети. Летний дождь, летний дождь Начался сегодня рано. Летний дождь, летний дождь Моей души омоет рану. Мы погрустим с ним вдвоём У слепого окна. Летний дождь, летний дождь Шепчет мне легко и просто, Что придёшь, ты придёшь, Ты придёшь, но будет поздно. Несвоевременность — вечная драма, Где есть ОН и ОНА. Ты перестанешь мне сниться Скоро совсем, а потом Новой мечтой загорится Остывший мой дом. Что от любви любви не ищут, Ты с годами поймёшь, Ну а сейчас ты не слышишь И тебя не вернёшь. («Летний дождь») |
Он никогда не писал о том, чего не пережил, никогда не писал по приказу. Если чувство взволновало его, это отражалось в его песнях. Именно поэтому его песни так проникали в душу, так сопереживались людьми: ведь каждый из них вспоминал о своих чувствах, о некогда утраченном счастье. Игоря часто спрашивали, почему песни о любви у него всегда грустные? На что он отвечал:
— По-моему, весёлых песен о любви быть не может. Настоящая любовь — это идеал, а путь поиска этого идеала сопряжен с тяжёлыми душевными страданиями и трагическими разочарованиями. Вот так!
