На даче
Игорь был очень любящим и заботливым сыном. Когда-то, ещё в начале своего творческого пути, он писал мне с гастролей:
|
Когда я в разлуке с тобой, я скучаю по тебе, мама, и очень хочу видеть тебя, говорить с тобой... Я очень занят собой, хотя это всё делается для вас, для моих близких. Мама, ты думаешь, я не понимаю, что всё приходит в своё время, что ко мне тоже, возможно, придут и успех, и признание — нужно только подождать — ты думаешь, я не понимаю? Я понимаю. А почему спешу? Почему так тяжело переживаю неудачи? Да потому, что я хочу успеть порадовать тебя (пока ты ещё, слава Богу, жива и здорова, тьфу, тьфу, тьфу), хочу успеть помочь Володе выбиться в люди... Понимаешь? Ведь для меня (я часто об этом думаю) потеряет всякий смысл мой успех, слава и признание, если не будет тебя. Отец уже не успел. Он так, бедняжка, никогда и не узнает, кем станет его сын через несколько лет. Я хочу успеть, пока ты ЖИВА. А потом мне это уже будет не так нужно... Я тебя очень люблю и хочу тебя увидеть. Целую, твой Игорь (балбес).
|
На даче |
Я всегда и гордилась сыном, и боялась за него. Зная, что он очень мною дорожит, хотела сыграть на его чувствах, прося остановиться, не петь крамольные песни: «У тебя такая замечательная лирика — пой лирику! Ведь ты идёшь против власти. Для кого ты поёшь свои политические песни? Ты посмотри на эту публику. Тебя семьдесят процентов не воспринимает!» — не раз говорила я ему. «Пусть так. Со временем и другие поймут»,— отвечал Игорь. Он очень радовался, когда на его концертах бывало много молодёжи. Ему так хотелось, чтобы молодёжь поняла, что творится вокруг, болела за Родину, народ и не увлекалась той пошлостью, которой пичкает её Запад.
— Мамочка! Я очень тебя люблю, но не проси меня о том, чего я не имею права
делать! Я не сойду со своего пути,
чего бы мне это ни стоило! Пойми и прости...
Увы, страх за сына оказался небеспочвенным. И кто осудит меня сейчас за это малодушие?..
Встреча нового года (1984) |
Перед его убийством я целый месяц была на даче в Щёкино: крутила компоты, варила варенье, срезала сушняк, готовила дачу к зиме. И что-то так болело сердце об Игоре, в каком-то предчувствии, что с ним неладно. Я постоянно звонила Тане и спрашивала: «Где Игорь? Всё ли в порядке?» Таня даже удивлялась: «Что с Вами, что Вы так волнуетесь? Всё хорошо». Приехала в Москву. Игорь был очень занят: концерты каждый день. Днём накануне гибели он съездил в Гжель, где дал свой последний в жизни концерт. Он всё не хотел со мной прощаться (вечером мы уезжали оба: он — в Питер, я — к сестре на Украину). Я настояла, и уже в прихожей он чмокнул меня: «Ну что, довольна?» Так мы и расстались. Утром я была в Днепропетровске, а вечером узнала о его гибели...
Как-то он прислал мне письмо: «Я тут недавно прочитал А.Бундестам «Пропасть». Там есть такие слова: «...Она была истинной матерью — терпеливой, неутомимой, исполненной неистребимой воли к жизни. Женщиной, которая во все времена и сквозь все ужасы несёт жизнь в сильных своих руках...» Я выписал эти строки в свой дневник и считаю, что они как нельзя лучше олицетворяют тебя. Я всё никак не могу собраться и написать песню о тебе. Но я напишу. Честное слово, напишу. Это будет очень хорошая песня». Не успел... И все его задумки ушли вместе с ним...
 Одесса (лето 1990) |
Игорь был сторонником «живой» игры, мечтал о создании грандиозного ансамбля профессиональных музыкантов, способных исполнять сложную музыку. Мечтал отказаться от фонограмм и работать только «вживую». Правда, сольные концерты он всегда проводил без фонограмм. Это естественно. Под фонограмму себя так не выразишь, не будет характера, нерва. Ну, а в гала-концертах приходилось выступать под гитару, а иногда и под фонограмму, потому что петь «вживую» в этом случае технически невозможно. Ведь в таких концертах принимает участие множество коллективов. Выступая «вживую», каждый из них должен предварительно настроить аппаратуру. Концерты затянулись бы. Поэтому на гала-концертах приходилось использовать инструментальную фонограмму, а иногда и полную фонограмму с вокалом. Музыканты, работающие с Игорем, к сожалению, не соответствовали его требованиям как по профессиональной подготовке, так и по своему мировоззрению. Философский смысл песен Игоря их абсолютно не волновал. Не страдали они за Россию, за измученный русский народ. Какие же они единомышленники? Им было престижно работать с тогда уже известным Игорем Тальковым, пользоваться его популярностью и, что называется, делать деньги. Кстати, Игорь всегда невероятно щедро расплачивался со своими музыкантами. Бывали случаи, которые меня возмущали, когда за концерт, отработанный «вживую», Игорь получал меньше каждого из своих музыкантов, а ведь их нервные и даже физические затраты в этом случае совершенно несоизмеримы. Игорь обычно говорил:
— Не надо обижать музыкантов. У них семьи, всем надо нормально жить, а себе я ещё заработаю, успею. И настроение у них будет получше, ведь мне с ними работать на сцене.
Игорь нуждался в деньгах, но они не были целью его жизни. Он говорил: «Деньги нужны для того, чтобы о них не думать». Это логично. Творческий человек должен думать о творчестве. А когда большую часть времени ему приходится ломать голову над тем, как заработать деньги, то есть думать о бизнесе, — пропадает талант, данный ему от Бога. И, наоборот, нарабатывается новый талант — талант зарабатывания денег. В результате человек погружается в хаос, делает то, что ему не предназначено, ибо нарабатывание денег и творчество — понятия несовместимые.
Что касается славы, то Игорь считал, что славы он ещё не достиг, а вот популярность у него уже была. Чтобы достичь славы, нужно пройти колоссальный путь, который был ещё впереди.
Игорь не только писал тексты своих песен, был композитором и аранжировщиком, но ещё был сам себе и продюсером, и менеджером, и художественным руководителем, и режиссёром, и сценаристом... Игорь нёс на себе непомерный груз забот, так как не на кого было положиться. К тому же существовало множество дел, которые действительно мог сделать только он сам. У нас есть дурацкая тенденция — на переговоры с музыкальными редакторами на радио, телевидении, в кинематографе должен выходить исполнитель не через посредников, а обязательно сам. В противном случае возникают обиды, дескать, вот артист нас игнорирует. Игоря, которому времени никогда не хватало, это всегда возмущало:
— Надо обязательно ехать самому. Вот ты бы съездил и всё сделал, но они затаят злобу на меня, скажут, что Тальков зазнался, у него появился апломб и так далее.
В результате впустую убивалось много времени на беседы, чаепития, совершенно ненужные для дела. Я старался помочь ему, и время от времени мне это удавалось.
Игорь был совершенно измотан, ему некогда было вникать во взаимоотношения музыкантов. Вот этой его отрешенностью и пользовались, чтобы «подгадить» друг другу. Игорь был искренним человеком, судил обо всех по себе, сам не мог совершить подлость и был твёрдо убеждён, что никто в его коллективе на это не способен. Пользуясь его доверчивостью, ему плевали в душу бесчисленное множество раз. Но выводов из этого он никогда не делал, не менял своего благожелательного отношения к людям.
Вполне естественно, что он не только доверял своим музыкантам, но и называл их друзьями. Иногда, правда, говорил: «У меня такая душа, что негодяи и подонки вползают в неё, вольготно там располагаются и прекрасно себя чувствуют...» Музыканты предали Игоря в Сочи. Специально рассчитали нанести удар так, чтобы побольнее было. Они прекрасно знали, что на следующий день после нашего возвращения с гастролей должны были начаться сольные концерты в одном из самых престижных залов страны, в Концертном зале «Россия». Игорю был нанесен рассчитанный, спланированный удар в спину. Предательство. Кажется, это должно было послужить ему уроком. Так нет, видимо, у таких людей, как Игорь, слишком большая душа, чтобы помнить зло и делать соответствующие выводы на будущее. Это их крест. Я не буду рассказывать, каких трудов стоило нам поднять этот концерт. Билеты были уже проданы. Страшное дело, когда внезапно уходит ансамбль. Игорем были молниеносно сделаны инструментальные фонограммы. Он сутки не выходил из студии. На сцене пришлось работать вдвоём с саксофонисткой Альбиной Боголюбовой, им помогал звукорежиссёр Володя Соколов, который параллельно работал ещё и на синтезаторе. И вот так, голодный и сутки не спавший, Игорь отработал первые два концерта и вытянул программу.
Вспоминаю эти концерты, как кошмарный сон. Помню, Игорь тогда сказал: «Всё! Эти люди для меня умерли». Однако через некоторое время, к своему крайнему удивлению, я узнал, что в группу опять возвращаются музыканты основного состава.
Мечтая о создании большого ансамбля, Игорь начал набирать профессиональных музыкантов. К нам пришли два трубача — Володя с Витей, которые раньше работали с Пресняковым-младшим. Очень хорошие ребята. Перешли потому, что увидели в Игоре истинного музыканта. Пришел Джават-Заде из «Помпилиуса» — барабанщик с нервом, со своим «лицом», вообще хороший человек. Пришли бас-гитарист и гитарист, играющий на акустической гитаре. Все — профессионалы, с большим опытом работы на сцене. Ребята прекрасно смотрелись, замечательно играли, не лишены были актёрских данных. Однако музыкантов, составляющих основной костяк, это не устраивало: ведь они не могли конкурировать с профессионалами и вынуждены были постепенно ретироваться на задний план. Я чувствовал, что меня устраняют, но терпел, понимая, что, если уйду, Игорь останется, по существу, один. В конце концов они добились своего. Помню, Игорь приехал ко мне:
— Давай поговорим. Понимаешь, Володя, ведь ты никогда не полюбишь моих музыкантов.
— Конечно, нет. У меня об этих людях своё мнение, твёрдое, непоколебимое. К предателям у меня отношение однозначное.
— Ну вот видишь!
У него хорошее настроение было, и я решил ему особенно не перечить; просто сказал то, что думаю, но так, чтобы особенно не обижать его, не нервировать. Игорь предложил:
— Поезжай в Германию, к друзьям. Время лечит, время меняет. Приедешь из ФРГ, отдохнёшь, опять вместе работать будем... Не могу я уволить этих людей, совесть не позволяет. Ведь они работали со мной с самого начала, вместе и в нищете пребывали, и на задворках выступали. Как я теперь их выгоню?
— Игорь, запомни, если возникнет какая-нибудь экстремальная ситуация — арест или ещё что-то,— останусь с тобой рядом только один я. Все твои окружающие разбегутся, откажутся от тебя, открестятся. Это будет.
Расставляет всё по своим местам Экстремальная ситуация. И шагает за нами она по пятам, Помогая в друзьях разобраться. |
И вот мы расстались. Я понял, что работать вместе с Игорем мне не дадут. Конечно, у меня были мрачные предчувствия, но, как любой человек в подобной ситуации, я старался себя успокоить.
Это была наша последняя встреча. В следующий раз мы увиделись с ним в Шереметьево: его в гробу привезли из Питера, а я прилетел из Берлина. Там мы и встретились...
Позже я узнал, как развивались события. Сначала Игорю расстроили охрану. Начали с меня, а я был для Игоря как бы щитом: всё видел, чувствовал и всегда погасил бы любой скандал. Итак, устранили меня, потом — телохранителя Владика, который никогда никого не пропустил бы к Игорю в гримёрку перед концертом, сам разобрался бы во всём. Похожие ситуации бывали и раньше, но мы всегда мирно разрешали все конфликты, и скандалов не разгоралось.
Итак, все преданные Игорю люди были устранены. Потом в группу подсунули нового директора — Шляфмана, которого никто до этого не знал и не знает до сих пор, у кого бы из администраторов, имеющих отношение к концертной деятельности, я ни спрашивал. Скользкий, угодливый человек, говорят, что он никогда не смотрел в глаза собеседнику. Зная, что Игорь катастрофически нуждается в друзьях, Шляфман старательно демонстрировал ему свою преданность. Владик рассказывал, что во всех городах, где побывала с ним группа на гастролях, Шляфман провоцировал скандалы. Игорь говорил домашним: «Очень смелый человек наш новый директор, сам бросается в драку».
Совершенно очевидно, что он был внедрённым в коллектив провокатором. Я думаю, что сценарии убийства и раньше был опробован, но сработало в «Юбилейном».
В ФРГ, вдали от Игоря, я совершенно отчётливо вдруг почувствовал, что он обречён, его убьют, так и случилось.
После убийства действия продолжали разыгрываться по известному сценарию. Прокуратура, и не собиравшаяся предпринимать решительных шагов в следствии, по горячим следам обвинила подозреваемым в убийстве скрывшегося Малахова. Однако после того как Малахов предстал перед следственными органами с доказательствами своей якобы непричастности к убийству, был сделан намёк, что в убийстве подозревается некто из группы «Спасательный круг», скрывающийся от следственных органов в данный момент. И как только Шляфман переехал в Израиль на постоянное местожительство, немедленно подозреваемым в убийстве был объявлен он — этого только и ждали. Итак, схема действий следственных органов предельно ясна, каждый раз подозреваемым в убийстве объявляется тот, кто в данный момент находится вне пределов досягаемости. Следствие было поручено рядовому следователю, и на все скрепленные тысячами подписей письма общественности, на все обращения, подписанные известными политическими деятелями, с требованием передать дело об убийстве Игоря Талькова в вышестоящие органы Генеральная прокуратура ответила отказом.
Газеты тоже не теряли времени даром — они занялись формированием общественного мнения, обливая Игоря грязью с головы до ног. Было объявлено, что Игорь Тальков во время концерта вступил в драку, оспаривая очерёдность выхода на сцену. Во время драки был пьян, а в пьяном виде он невменяем. Договорились до того, что если бы Талькова не убили, то его пришлось бы упрятать за решетку.
Смертельно перепуганные, «друзья»-музыканты путали, меняли показания, отказывались от своих слов. Все утверждали хором одно и то же:
— Мы не видели и не могли видеть убийцу в момент убийства...
Хотя оно и произошло у всех на глазах... Я предупреждал Игоря:
— Не дадут тебе долго высказывать всё, что ты хочешь, встанет заслон на твоём пути. Просто сейчас кому-то выгодно поднять тебя повыше, чтобы тебя увидели миллионы людей. Так было во все времена: сначала высоко поднимали наших поэтов и делали их народными кумирами, а потом в назидание другим убивали.
На что он мне отвечал:
— Не посмеют. И пусть я пока один в поле воин. Сила русского народа в единстве. Во все времена нас старались разъединить, лишить силы объединенного национального духа. Если народ узнает правду о своём великом прошлом, каждый будет гордиться тем, что он русский, и это объединит народ.
Игорь максимально усложнил программу и сделал театрализованное представление «СУД», где он судил всех наших вождей начиная с 1917 года и до нашего времени. Зрители были потрясены всем происходящим на сцене. Конечно, концерты не раз пытались сорвать. Отключали электроэнергию, иногда с аппаратурой вообще непонятно что случалось. Приходилось ставить охрану у центральных распределительных щитов. Бывали такие случаи, что отключали электроэнергию вообще во всем районе или распускались слухи, что Игорь не приедет, и отменялись концерты, а мы этого не знали. В общем, шла подрывная работа, как и во все времена.
Первый блок — остросоциальные песни — Игорь исполнял в форме царского офицера, воссоздавая образ великой русской армии, заплёванной и оболганной советской историей. Зрители очень часто говорили, что Игорь создаёт удивительно достоверный образ офицера белой армии. Его достойная, истинно мужская манера держаться на сцене, скупые, но удивительно красивые жесты, одухотворённое лицо, интеллигентность, всегда печальные, умные глаза, к тому же прекрасные лаконичные тексты, — всё это, вместе взятое, убеждало зрителя в том, что перед ними не артист в соответствующем костюме, а подлинный белый офицер, чудесным образом перенесенный из того времени в наше. Поэтому зритель абсолютно верил ему, ловил каждое его слово, был готов думать, анализировать и делать выводы вместе с ним. Игорь пробуждал у людей способность мыслить.
Его с детства интересовало прошлое нашего государства, было прочитано много книг по истории. Наряду с трудами советских историков, в которых на белых офицеров взвалили непомерный груз преступлений против своего народа, встречались произведения великих русских писателей, где он видел совсем других офицеров, образованнейших, порядочных людей, людей чести и совести. Возникали вопросы. Что-то тут не так! Где-то неправда. И вот так, постепенно, читая и анализируя, Игорь понял, что от русского народа намеренно скрывается великое прошлое его Родины. Он почувствовал, что эту открывшуюся ему правду он должен донести до человеческих душ, разорвав оковы, связывающие самосознание, пробудить народ от спячки. Он прекрасно знал, что живое общение артиста со зрителем больше влияет на сознание человека, чем печатное слово или кинематограф. Игорь говорил, что песни — это кратчайший путь к сердцу и уму человека. Сцена для Игоря была полем боя, а зритель — ратью, которая объединялась под стягом его песен.
Я пробираюсь по осколкам детских грёз
в стране родной,
Где все как будто происходит невсерьёз
со мной.
Надо ж было так устать,
дотянув до возраста Христа,
Господи...
А вокруг, как на парад,
вся страна шагает в ад
широкой поступью.
Родина моя Скорбна и нема... Родина моя, Ты сошла с ума. В анабиозе доживает век Москва —
дошла.
Над куполами Люциферова звезда
взошла,
Наблюдая свысока,
Родина моя — Нищая сума. Родина моя, Ты сошла с ума. Восьмой десяток лет омывают не дожди
твой крест,
То слёзы льют твои великие сыны
с небес,
Они взирают с облаков,
Родина моя Скорбна и нема... Родина моя, Ты сошла с ума. Родина моя — Нищая сума. Родина моя, Ты сошла с ума. («Родина моя») |
Надо сказать, что Игорь обладал неистовой энергией, которая молниеносно передавалась зрителям, сидящим в зале, и они начинали чувствовать и жить в это время так же, как жил он на сцене.
После концертов ко мне часто подходили люди, иногда довольно преклонного возраста. Например, после концерта в Сочи ко мне подошла женщина приблизительно семидесяти лет. Она была очень взволнованна:
— Боже мой, то, что делает Игорь, просто уму непостижимо! Сейчас появились очень смелые статьи, но они всё равно не так волнуют душу, не так влияют на разум. Я воспитана в прокоммунистических традициях, всю жизнь проработала учительницей и воспитывала детей в тех же традициях. А вот сейчас всего за два часа Игорь перевернул моё мировоззрение. Если бы можно было найти такую огромную аудиторию, которая вместила бы в себя миллионы людей, и показать спектакль Игоря, то это могло бы изменить судьбу России.
Гжель (5 октября 1991 г.)
 Гжель |
В последнее время популярность Игоря стала резко возрастать. Его концерты шли в переполненных залах и часто переходили в митинги. Он постепенно становился лидером, за которым могла пойти молодёжь. Этого уже не могли стерпеть те тёмные силы, которым творчество Игоря уже давно стояло поперёк горла, как и творчество всех наших великих русских поэтов, и Игорь был убит так же подло, как все те, кто осмелился назвать русский народ Великим.
Смерть Игоря всколыхнула десятки тысяч людей. На нашу семью обрушился шквал писем. Люди поверяют нам, что они потеряли не просто кумира, а часть чего-то дорогого, сокровенного. Создан музей Игоря Талькова (адрес: Москва, Черниговский пер., д. 9/13). Перечитывая отзывы, вдумываясь в них, убеждаешься, что дело Игоря не пропало даром: люди обращаются к нему, как к живому, значит, для них он жив. И куда бы я ни приезжал (а ездить порой приходится много), везде простые люди просят оставить что-то на память об Игоре, ну хотя бы на листочке газеты расписаться, а это говорит о том, что Игорь снискал народную любовь. Написано много стихов, песен об Игоре в простом народе. Вот одно из обращений к нему:
|
Игорь!
Верь, что мы сделаем всё, о чём ты мечтал, к чему стремился, за что боролся. Верь, что мы, твои единомышленники, очистим Россию от скверны, сделаем из неё Великую Россию, о которой ты мечтал, ту Россию, в которую ты должен обязательно вернуться. Иначе и быть не может, потому что ты жив в наших сердцах. Мы верим в твоё возвращение. |
Последний выход на сцену
Когда-нибудь, когда устанет зло Насиловать тебя, едва живую, И на твоё иссохшее чело Господь слезу уронит дождевую, Ты выпрямишь свой перебитый стан, Как прежде, ощутишь себя мессией И расцветёшь на зависть всем врагам, Несчастная Великая Россия! |
