Отвлечемся еще раз, чтобы поставить точки над «i» в вопросе о том, что объективно мешало Высоцкому избежать пагубных заблуждений и ошибок в выстраивании своей жизни. В окружении поэта, повторимся, почти не было реального выхода на Православие. Практически никто из его друзей (за исключением уже упомянутых выше Л.Абрамовой и В.Золотухина) и знакомых не имел, в силу советского и подпольно-диссидентского воспитания, ни соответствующих корней в традиционной духовности, ни живого интереса к той далекой и официально опасной области, о которой они слышали из установок Идеологического отдела КПСС, а впоследствии и российского либерального диссидентства, что Церковь — это «мракобесие», «антисемитизм», «фанатизм» и «обскурантизм».
Диссиденты-либералы, которые наверняка имели какой-то контакт с Высоцким, относились к России и ее народу в основном как высокомерные наблюдатели и полагали, что «эта страна с ее аборигенами» никогда не впишется в прогресс. Вывод у них при этом был один — государство надо разваливать всеми способами как тупиковое историческое образование. Такая установка складывалась под воздействием идеологических выкладок зарубежных советологов, цинично уравнивавших в свое время безбожный коммунизм с православной монархией и Церковью (поскольку-де все они — приверженцы все тех же «националистических великодержавных амбиций царской России»). Эти построения возбуждали у либералов, отвергнувших выхолощенную от столь любимых ими комиссаров дряхлеющую КПСС, утробную ненависть и страх перед православием и русским народом как его потенциальным носителем.
В подпольной прозападной литературе той поры русский народ представал многомиллионным сборищем пьяных и злобных недочеловеков, всегда готовых к «погромам» и которым нужны вовсе не «дары свободы», а лишь «ярмо с гремушками да бич». Подобные воззрения пропитывали весь жизненный уклад многих элитных людей искусства. Эти крайние выкладки, несомненно, доходили и до Высоцкого, но, к чести своей, он их практически не принимал (за исключением, может быть, единственной в своем роде песни «Антисемиты», в которой, между прочим, все-таки нет воинствующей русофобии), и тотальное большинство его песен свидетельствуют об этом. Однако вращаясь в этом идейном круге, закодированным на западные, сугубо материалистические и подспудно русофобско-антихристианские ценностные стандарты, и из-за своей бурной жизни и невоцерковлености Высоцкий порой отдалялся от знания истинной подоплеки событий, происходивших как в России, так и во всем мире. К счастью, огромный и глубинно-народный талант поэта, его от Бога данная внутренняя интуиция не позволяли ему погружаться окончательно в этот водоворот с головой...
Как и многим из нас, Высоцкому внушалось (хотя внушить что-либо Владимиру Семеновичу было очень трудно, у него была «своя колея»), что СССР — тюрьма народов... В действительности тюрьмой была большевистская христоненавистническая идеология, лежавшая в основе социалистического режима и стратегически нацеленная на истребление живых носителей православия с последующим расчленением государства на зоны влияния международных финансовых и идеологических кланов (что мы сейчас, собственно, и видим). Сами же народы, между прочим, только при православной монархии и жили мирно, пользуясь братской помощью православного русского населения для обеспечения собственной сохранности и развития местных национальных культур.
Вся дореволюционная история государства была келейно переписана лживыми идеологами — с несусветными выводами и насквозь лживыми «фактами» о «зверином и человеконенавистническом лике» русского православного царизма и его сторонников. Учащаяся советская молодежь напитывались презрением и равнодушием к дореволюционному прошлому в образах «Николая Палкина», «столыпинских галстуков», «кровавого воскресения» (полностью спровоцированного, к слову сказать, революционными боевиками, скрывавшимися тогда среди демонстрантов и стрелявшими из-за их спин по войскам) и «Союза русского народа» (с помощью которого, кстати, только и была преодолена кровавая вакханалия 1905 года. Отсюда — и ненависть либеральных историков к «Союзу»).
Мы, советские люди (и Высоцкий в том числе), примерно со времени фестиваля 1957 года достаточно наивно полагали, что Запад — образец желанной демократии и истинной свободы. Разве могли мы тогда представить столь очевидную для нас теперь глубину кризиса всех его духовных структур и неприятия нашего независимого и уж тем более православного бытия?
Мы и в коммунизм не верили, и к Богу не приходили. Печать неведения лежала до поры до времени почти на всем народе — его огромной неверующей части.
Для многих даже думающих людей радиостанция «Свобода» была в свое время эталоном правды (!!!) — чем она, кстати, активно и пользовалась, густо перемешивая обличение отдельных фактов из нашей темной и смутной советской жизни с открытой либеральной пропагандой, изначально нацеленной на ныне совершающиеся глобализационные процессы, соединяющие в мутный эклектический суррогат и мировые религии, и национальные культуры, и историческую самобытность народов земли. Глобализм — типичное продолжение всемирного коммунистического эксперимента, сомнений в этом сейчас уже никаких нет. Новый вавилонский интервиток.
А тогда, до «перестройки» все казалось иначе...
Ну, а остальные миллионы довольствовались «Правдой», «Огоньком» да программой «Время», где в 80-х годах сидели, по существу, такие же деловые и прыткие товарищи, как и советские эмигранты на «Свободе», лишь закамуфлированные в парадно-пиджачную советскую строгость, но погрязшие все в той же нескончаемой идеологической лжи.
