Надо сказать, что искушения пьянством, блудом и разного рода эпатажными выходками свойственны многим гениям — как в России, так и во всем мире. Всем известны, например, многоразличные грехи A.С.Пушкина, особенно в молодости (а и умер-то он не старым). Конечно, не хочется опускаться до уровня пошлых «прогулок с Пушкиным» Абрама Терца, но как закрыть глаза на то, что в жизни поэта были многочисленные связи с замужними женщинами, и карты, и кутежи, и откровенно богохульные произведения, где кощунственно и страшно говорилось о Евхаристии, о Крови Христовой и о самом Христе. Характерный образчик такой поэзии — его стихотворное послание B.Л.Давыдову 1820 года, в котором молодой поэт, помимо греховных и кощунственных шуточек на литургические темы, выражает желание причаститься Кровавой Чаши, тем самым открыто высказывая симпатии масонированным декабристам — предтечам Якова Юровского и большевиков-убийц, — строившим планы уничтожения Святой Церкви, православного самодержавия и царской семьи.
А его «Гаврилиада», «Христос воскрес» («Христос воскрес, моя Реввека! // Сегодня следуя душой // Закону бога-человека, // С тобой целуюсь, ангел мой. // А завтра к вере Моисея // За поцелуй я, не робея, // Готов, еврейка, приступить // И даже то тебе вручить, // Чем можно верного еврея // От православных отличить»), разного рода эпиграммы с душком или, например, знаменитое «Графине Орловой»?!..
И совсем уже как-то страшно встречать среди светлого творчества Александра Сергеевича такое четырехстрочие, характерное для модной идеологии тех лет:
Мы добрых граждан позабавим |
Эти стихи публикуются в собрании сочинений Пушкина под рубрикой «Приписываемое». Так что мы все-таки не знаем доподлинно, кто же был автором этих строк. Называют и Пушкина, и Баратынского, и декабристов. Но ясно одно: в пушкинском кругу эти строки читали, записывали и не всегда ужасались от кощунств. В любом случае этот зарифмованный архисоветский лозунг, от которого зловещий дедушка Ленин наверняка приходил в неописуемый восторг, написан не без влияния уже распространенных тогда в среде русской аристократии (пропитанной безбожным французским просветительством) привозных политических идей, стремившихся заменить православие и монархию на общество «свободы, равенства и братства», основанного на пантеистическом культе «креативного» (фаллического и вагинального) принципа природы в духе оргиальной этики вольных каменщиков.
И, тем не менее, мы (за исключением отдельных лиц, дерзко и без всякого приглашения «прогуливающихся» с поэтом) отнюдь не клеймим, насмехаясь, Пушкина: «развратник! безбожник!» Почему? Да потому что поэт, согрешив, осознавал впоследствии пагубность своих падений, неложно каялся и искренне, тяжко страдал. Правда, в самом конце жизни он вынужденно стал участником противохристианской дуэли и при этом жаждал убить Дантеса — именно убить, а уж никак не простить, — но в результате этой дуэли он не только сам пострадал до смерти, но и в преддверии кончины все сумел простить циничному убийце и оскорбителю своей чести. Впрочем, кто такой был Дантес в данной ситуации? Наверное, такой же ловелас и растлитель женских сердец, каким не раз и не два бывал сам поэт. Однако, не записывая Александра Сергеевича в святые, мы за искреннее его покаяние, за силу страдания, за высокие стремления прощаем ему все. И без такого прощения нет христианской любви и милосердия. Вот почему мы негодуем на тех, кто вдруг начинает «ворошить прошлое» и «копаться в грязном белье».
И, кроме того, осуждая, люди забывают, что сами вынашивают в сердце своем или уже совершили в жизни точно такие же грехи. И все мы поэтому безответны. А Пушкин в результате как был, так и остается великим поэтом на все времена, очистившимся от многих грехов через страдание и боль. И только Бог ему Судья. Страданием и пролитой кровью он загладил многие свои грехи, а зрелым, очищенным через покаяние и освященным через православие творчеством способствовал духовному росту многих и многих поколений русских людей.
Другой поэт — Сергей Есенин — жил на стыке двух веков, двух эпох — дореволюционной и советской. Трагедия России, Красное Колесо революции нанесли страшные незаживающие раны поэту, и он, как человек своего времени, вобрал в себя и с особой болью и надрывом пережил безумный богоборческий грех России. В этом грехе Есенин, несомненно, лично соучаствовал: и его не миновала общая чаша морального кризиса и духовной дезориентации. Погружаясь в стихию кабаков, кутежей, пьянства, матерщины, в грешное женское сообщество, поэт умножал свою трагедию и вину перед Богом.
И все же мы, испытывая на себе силу его творчества, искренности и боли, его любим, жалеем и прощаем, потому что он — плоть от плоти нашей, и мы, грешащие и кающиеся, сами такие же немощные и страстные, прекрасно понимаем все причины его боли и срывов. Мы не помним его грехов, потому что он страдал и дал нам взамен свое израненное сердце и великие, вечные по красоте и силе чувства стихи. Именно боль человека, его покаяние и дела веры и совести становятся для нас во многом мерилом его жизненного достоинства и значимости. А грехи мы оставляем суду Божию и Его милости, что превозносится над судом. Да, Есенин грешил — но и муку принял сполна. И, как полагают многие исследователи, был жестоко убит адептами большевистско-богоборческой власти.
А разве не жалеем мы хульника и революционера — и одновременно талантливейшего поэта — Владимира Маяковского, страшно окончившего жизнь самоубийством? Или — все-таки убитого? Его-то, безбожника, казалось, за что жалеть? А вот жалеем — и слава Богу! — все за ту же личную мучительную трагедию, в которой, как в капле воды, полностью отразился весь духовный разброд, шатание и муки русской души, поклонившейся гнусным идеологам земного рая, обернувшегося лагерной «романтикой» бараков и уходящих за горизонт нар за колючей проволокой.
Вспомним замечательного советского поэта и редактора «Нового мира» — Александра Твардовского, автора знаменитого, подлинно народного «Василия Теркина». Поэт скончался раньше срока от рака, причина которому — все то же внутреннее отчаяние и тоска, породившие пристрастие к спиртному. Самобытный и талантливый поэт оторвался от жизни по Божиим заповедям — и погиб в душном угаре советского атеистического официоза.
А судьбы поэтов Геннадия Шпаликова и Николая Рубцова? Разве не вызывают они в нас глубокого сострадания своим открытым и ранимым душам, угасшим во мраке государственного и лично-бытового безбожия — страшном мраке, когда никто вокруг тебя ничего не понимает, никто ни во что не верит, но всё подталкивает лишь к рюмке водки, греху с женщинами, а гнетущее забытье обретается лишь в языческом творчестве, не имеющем никакого выхода в вечность.
От этого — их трагическая смерть. Один наложил на себя руки сам, другой был убит своей сожительницей.
К преждевременной кончине таких людей дьявольски подталкивал бездуховный и безжалостный социалистический быт, общая обстановка безбожия, провоцировавшие гражданскую пассивность и духовное одичание. Человек, доведший себя или доведенный своим окружением до состояния безысходности и тоски, не понимал, почему самочинный уход из жизни — самоубийство — является грехом, если тебе все вдруг в какой-то момент все опостылело. Откуда было знать советскому гражданину, что и сама его тоска и безысходность — состояние сугубо греховное: она — плод дерзкого сомнения в Промысле Божием о каждом человеке... Что знали советские люди о Боге, Его Промысле, грехе и путях преодоления греха?...
